Ежегодник "Белоруссия и Украина:

история и культура"

Ежегодник 2005/2006  

В.Н. Якунин 

ПОЛОЖЕНИЕ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ НА УКРАИНЕ В ПЕРИОД ФАШИСТСКОЙ ОККУПАЦИИ В 1941–1944 ГОДАХ // Белоруссия и Украина: История и культура. Ежегодник 2005/2006 / Гл. ред. Б.Н. Флоря. – М.: Индрик, 2008. С. 165–209.

 Положение Русской православной церкви на Украине рассматривалось в работах ряда отечественных и зарубежных авторов. Исследователей привлекали такие аспекты проблемы, как политика нацистов на оккупированных территориях СССР по отношению к религии и Церкви, попытки создания независимых от Московской Патриархии церковных структур, воссоединение Греко-католической (униатской) церкви с Московской Патриархией, возрождение религиозной жизни, подъем религиозности населения.

В. Мосс называет период фашистской оккупации западных областей СССР периодом возрождения религиозной жизни[1]. Х. Файерсайд насчитывает до семи взаимно исключающих друг друга подходов нацистской церковной политики на оккупированных территориях[2]. В.И. Алексеев и Ф.Г. Ставру попытались в своей книге дать целостную картину церковной жизни во всех оккупированных областях и республиках Советского Союза[3]. Авторы связывают возрождение Русской церкви на оккупированной территории с резким ослаблением антицерковных акций в СССР[4].

Протоиерей Кирилл Фотиев в своем труде рассматривает стремление некоторых религиозных деятелей Украины к церковной автокефалии в ХХ в., уделяя место периоду Второй мировой войны. Вмешательство Варшавского митрополита Дионисия в церковные дела на Украине (митрополит Дионисий фактически санкционировал создание автокефальной церкви) автор объясняет его попытками через Автокефальную церковь обеспечить себе влияние на церковные дела в оккупированной части СССР. Через митрополита Алексия (Громадского), возглавлявшего епископат Автономной церкви, он этого сделать не мог. Немецкие оккупационные власти не допускали распространения влияния митрополита Дионисия на восток. Оставался епископ Поликарп, которого митрополит Дионисий и использовал[5]. Такой же точки зрения придерживается и А. Свитич[6].

Авторы, освещающие положение Православной церкви на Украине в годы войны, анализируют деятельность Автономной, Автокефальной и Греко-католической церквей. Ф. Хейер приходит к выводу, что «чем глубже на восток, тем слабее был развит украинский национальный фанатизм, тем меньше была подготовлена почва для украинского автокефального движения»[7]. Что касается процесса возрождения религиозной жизни на Украине, то было бы неверно отождествлять его с украинским национализмом, как это пытается делать Д. Басс. Лишь на Западной Украине Греко-католическая церковь поддержала националистов и благословила создание национальной дивизии СС «Галичина». Отчасти это относилось и к Автокефальной церкви Поликарпа Сикорского. Однако у большинства православных верующих и священнослужителей, как писали в своих донесениях нацисты, не было даже мысли о создании независимого Украинского государства[8].

А.Е. Лысенко считает, что события церковной жизни на Украине в военное время имели влияние на процессы перестроечной и постперестроечной эпохи. Возобновление поликонфессиональности в условиях оккупации, по его мнению, стимулировало деятельность Автокефальной и Греко-католической церквей, способствовало приобщению духовенства к национально-освободительной борьбе и попыткам создания Украинского государства[9].

Особо следует выделить труд М.В. Шкаровского «Нацистская Германия и Православная Церковь» (М., 2002). Благодаря своей работе в немецких архивах М.В. Шкаровский ввел в научный оборот множество новых документов по истории православия в период Второй мировой войны, что значительно расширяет имеющуюся источниковую базу по этому вопросу.

Организация церковной иерархии на Украине после ухода Красной Армии была осложнена борьбой Автономной и Автокефальной церквей. Остановимся подробнее на проблемах их развития.

История создания Украинской автономной церкви такова. После присоединения к СССР все епископы Западной Украины перешли из варшавской церковной юрисдикции в московскую. Впоследствии большинство из них отказывалось порывать с Московской Патриархией[10]. Параллельно действиям по созданию автокефалистской иерархии, предпринятым митрополитом Дионисием и епископом Поликарпом, архиепископ Алексий (Громадский) принял меры для устроения канонически правомерного церковного управления на Украине. 18 августа 1941 г. было созвано епископское совещание (Собор) в Почаевской Лавре. По приглашению архиепископа Алексия туда прибыли архиепископы Антоний (Марценко), Симон (Ивановский), епископы Львовский Пантелеимон (Рудык) и Пинский Вениамин (Новицкий). Последние двое епископов были хиротонисаны в 1941 г. уже как епископы Московской Патриархии.

Собор отметил значение Волыни с неразрушенной церковной жизнью для восстановления Православия во всей Украине, превращенной гонениями в религиозную пустыню, и поднес архиепископу Алексию (Громадскому) титул митрополита[11]. От участия в Соборе уклонились епископы Поликарп (Сикорский) и Александр (Иноземцев). На Соборе было постановлено, что возносить имя митрополита Московского Сергия (Страгородского) будет только митрополит Алексий, все же остальные епископы и священнослужители будут возносить только имя Алексия[12]. В установлении отношений с Московской Патриархией совещание исходило из признания автономного статуса Украинской церкви на Поместном Соборе 1917–1918 годах. Впрочем, в постановлении, принятом на совещании, не было упомянуто, что этот статус упразднен патриархом Тихоном. «Ввиду того, что экзарх Московской Патриархии митрополит Николай, – говорилось в постановлении, – за неделю до начала германо-советской войны выехал в Москву, не дав епископам никаких распоряжений, наша Церковь осталась без возглавления... Иные могли бы использовать это обстоятельство для того, чтобы разорвать отношения нашей Церкви с Московской иерархией и провозгласить автокефалию. Но не следует вставать на этот скользкий путь анархии. Ни отдельные епископы, ни областной епископский Собор не могут самостоятельно создавать автокефалию. Для этого необходимо решение Поместного Собора Украинской православной церкви в составе епископов, духовенства и мирян. До такого Собора наша Церковь должна оставаться в подчинении и юрисдикции местоблюстителя патриаршего престола, но она имеет право на местное автономное управление»[13]. Нарушая канонически правомерный порядок, совещание епископов объявило митрополита Николая лишенным прав патриаршего экзарха Западной Украины и предоставило архиепископу Алексию как старшему архиерею Украины права митрополита области.

Алексий (Громадский) после 1939 г. оказался на территории Польши, отошедшей к СССР, и подчинился Москве. В марте 1941 г. он посетил советскую столицу. Затем архиепископ был арестован НКВД, и при наступлении немецкой армии его хотели вывезти, точнее, вывести пешком, но владыка упал на дороге и таким образом избежал эвакуации. Потом он стал главой Украинской автономной церкви. Немецкие военные власти давали Алексию пропуска для посещения Житомира и Бердичева. В Киев архиепископ Алексий 18 декабря 1941 г. назначил архиепископа Пантелеимона, которому сразу же пришлось столкнуться с давлением националистов. В сводке СД от 10 апреля 1942 г. говорилось, что бургомистр Киева, связанный с мельниковцами, при городском управлении под вывеской отдела по делам вероисповедания создал украинский церковный совет, заменивший только что распущенный национальный совет. Представители его посещали архиепископа Пантелеимона и различными угрозами пытались склонить на свою сторону[14].

1 сентября 1941 г. в окружном послании к пастве митрополит Алексий обосновал решение не возобновлять свое подчинение митрополиту Варшавскому Дионисию. Его аргументы сводились к следующим трем главным: 1) в 1939 г. митрополит Дионисий в письменной форме отказался от возглавления Польской православной церкви и от Волынской епархии, отошедшей к СССР, а в настоящее время является главой Церкви в генерал-губернаторстве, в состав которого Украина не входит; 2) Волынская епархия на этом основании в 1940 г. признала юрисдикцию Русской православной церкви; 3) высшая власть на Украине теперь воплощается в Соборе епископов Украинской автономной церкви[15].

Митрополит Дионисий не признал аргументов митрополита Алексия, сформулировав свои возражения в послании от 30 ноября 1941 г. Приблизительно в то же время митрополит Алексий (Громадский) посетил Киев и попытался договориться там с украинскими националистическими кругами. В виде компромисса возник неосуществленный в дальнейшем план возглавления Украинской православной церкви архиепископом Холмским Илларионом (Огиенко). 29 сентября 1941 г. в Киеве организовались остатки «липковцев», отношение к которым окончательно раскололо Украинскую православную церковь. 18 декабря 1941 г. архиепископ Пантелеимон (Рудык), сторонник Автономной церкви, прибыл в Киев и во время переговоров с «липковцами» предложил принять их в общение после нового посвящения[16].

На очередном епископском совещании в Почаеве, состоявшемся 25 ноября 1941 г., архиепископ Алексий был избран экзархом Украины. В избрании участвовали помимо архиереев, приезжавших в Почаевскую Лавру в августе, также епископ Черновицкий и Хотинский Дамаскин (Малюта), новохиротонисанные епископы Бердичевский Леонтий (Филиппович) и Ковельский Иоанн (Лавриненко), оба – викарии архиепископа Алексия.

Украинская автокефальная православная церковь (УАПЦ) принципиально порывала всякую связь с Русской православной церковью. Она была создана украинцами-сепаратистами и приняла в сущем сане священников-«липковцев» – так называемых самосвятов, которых ни одна православная церковь вообще не могла считать законно посвященными священнослужителями, потому что еще в 1921 г. «собор», состоявший из мирян, диаконов и священников, «хиротонисал» протоиерея Василия Липкивского в митрополиты наложением рук всех присутствующих друг на друга и, в конце, на посвящаемого[17]. История создания УАПЦ такова.

На территории Польши, по Рижскому трактату 1921 г., оказалось около 5 миллионов православных, из них две трети украинцев. В 1925 г. Польская православная церковь под давлением польского правительства стала автокефальной, отделившись от Русской православной церкви. Уже в 1932 г. будущий глава Украинской автокефальной церкви на оккупированной территории, Поликарп (Сикорский), стал епископом Польской православной церкви. Епископ Поликарп был выдвинут польским правительством как своего рода подачка украинцам, с которыми оно заигрывало, стараясь привлечь на свою сторону. Это был ярый националист, не стеснявшийся при всех обстоятельствах подчеркивать свой украинизм, даже там, где это было не к месту. Так, во время объезда приходов в одном селе во время обеда матушка, угощая высокого гостя, подавая ему блюдо, сказала: «Кушайте, владыко». «Я не кушаю, я – им», – ответил тот. Во времена петлюровщины Поликарп Сикорский был начальником департамента в петлюровском «министерстве просвещения», а когда петлюровщина потерпела крах, эмигрировал в Польшу. После раздела Польши между Сталиным и Гитлером епископ Поликарп оказался на советской территории. Глава Польской православной церкви митрополит Дионисий (Валединский) остался на территории, отошедшей к Германии[18].

Архиепископ Александр (Иноземцев), находившийся на покое, и викарный епископ Луцкий Поликарп (Сикорский) объявили, что они никогда не входили в юрисдикцию Московской Патриархии, потому что в свое время не ездили в Москву по приглашению Патриархии. Епископ Поликарп на основании этого даже заявил, что не нарушал никаких канонов, продолжая все время подчиняться своему довоенному главе, митрополиту Варшавскому[19]. От поездок в Москву они действительно уклонились, но епископ Поликарп участвовал весной 1941 г. вместе с патриаршим экзархом митрополитом Николаем в архиерейской хиротонии в Луцке архимандрита Вениамина (Новицкого), а епископ Пинский Александр в 1939 г. уволен был на покой местоблюстителем патриаршего престола по его же прошению. Эти два иерарха обратились к митрополиту Дионисию (Валединскому) с просьбой возглавить Украинскую церковь и получили его согласие[20].

Архиепископ Пинский Александр (Иноземцев), как старший по сану иерарх и хороший администратор, должен был возглавить Церковь на Украине, но его обошли как русского по национальности и к тому же русофила. Кроме того, архиепископ Александр не пользовался любовью духовенства за то, что облагал приходы большими денежными взносами. Таким образом, архиепископ Александр был вынужден подчиниться епископу Поликарпу[21].

В октябре 1941 г. группа самосвятских священников и поддерживавших их мирян, как и в годы Гражданской войны, образовала Церковную раду, которая направила в Варшаву просьбу прислать в Киев епископов. Митрополит Дионисий передал Церковной раде свое благословение. Единомышленная с «липковцами» рада образовалась и в Ровно, тоже получив благословение из Варшавы. Стало очевидным стремление митрополита Дионисия взять на себя возглавление всех церквей на оккупированных территориях, в чем его поддерживали приехавшие из Польши на Восточную Украину украинские националисты. Он имел намерение прибыть в сентябре месяце 1941 г. в Почаевскую Лавру на праздник преподобного Иова Почаевского, созвать туда же Собор православных епископов «освобожденных» земель Украины и положить основание Украинской автокефальной церкви.

Но установить регулярную связь между Варшавской кафедрой и церквами Украины было непросто из-за запрещений пересекать границы и отрицательного отношения германских властей к распространению власти владыки Дионисия на восток. Руководство рейхскомиссариата Украина не допустило на свою территорию не только Польскую православную, но и Русскую православную церковь за границей (РПЦЗ). Митрополит Берлинский Серафим (Ладэ) безрезультатно обращался в Министерство по делам церквей с ходатайством о создании управления РПЦЗ на Украине с центром в Полтаве. Тогда митрополит Дионисий решил поставить викарного епископа Волынской епархии Поликарпа (Сикорского) епархиальным архиереем Луцким и Кременецким, освободив его от подчинения правящему архиерею Волынской епархии архиепископу Алексию (Громадскому), возглавившему принципиально подчиненную Московской Патриархии автономную церковь. Несмотря на прежнюю свою приверженность украинофильским тенденциям, архиепископ Алексий на этот раз не желал отступать от канонов и не признал юрисдикции митрополита Дионисия за пределами той территории, на которую она распространялась до немецкой оккупации Украины[22].

В конце 1941 г. епископ Поликарп с группой мирян и духовенства обратился к митрополиту Дионисию с просьбой благословить хиротонию новых епископов для создания Украинской автокефальной православной церкви в противовес уже существующей Украинской автономной православной церкви. Митрополит Дионисий благословил совершение просимых хиротоний и тем самым сделал себя соучастником новой церковной смуты. Вероятно, что митрополит Дионисий пытался, через УАПЦ, обеспечить себе влияние на церковные дела в оккупированной части СССР. Через митрополита Алексия (Громадского), возглавлявшего епископат автономной церкви, он этого сделать не мог. Оставался епископ Поликарп, которого митрополит Дионисий и использовал[23].

Митрополит Дионисий возвел епископа Луцкого Поликарпа (Сикорского) в сан архиепископа и 24 декабря 1941 г. назначил его управляющим этой автокефальной церковью в его, Дионисия, отсутствие[24]. Есть сведения, что решающую роль в этом назначении сыграл Розенберг, принявший решение «во избежание раздробления УАПЦ назначить Луцкого архиепископа Поликарпа (Сикорского) временным Администратором православной автокефальной церкви на освобожденных территориях Украины»[25]. Статус Сикорского определялся как «первый среди равных» и особенных полномочий не давал. Вся полнота власти в религиозной жизни находилась в руках гебитскомиссаров[26]. По словам полтавского священника протоиерея Владимира Беневского, «Поликарп вопреки всем каноническим правилам получил от митрополита Дионисия полномочия на управление Украинской церковью с неизвестным Церкви до сих пор титулом “администратора”». В связи с этим архиепископ Волынский Алексий (Громадский) обратился с посланием к духовенству Луцкого викариатства, в котором говорилось: «Этот акт епископа Поликарпа противоречит церковным канонам и приведет к церковному разделению на Волыни. Ни митрополит Варшавский, ни викарный епископ Луцкий не могут ни представлять Волынскую церковь, ни делить ее... Я твердо убежден, что духовенство Волынской епархии понимает остроту ответственности нашего времени и не допустит церковного раскола на Волыни... Высокопреосвященного Поликарпа ввиду его перехода в иную юрисдикцию следует считать утратившим канонические полномочия и в Луцком викариатстве»[27].

24 января 1942 г. Поликарп нанес в Ровно визит заместителю рейхскомиссара фон Вендельштодту и передал ему приветствие, адресованное рейхскомиссару Коху. Заканчивалось оно словами: «Прошу принять для великого вождя немецкого народа Адольфа Гитлера пожелания полноты сил духовных и телесных, а также неизменного успеха для окончательной победы над врагом Востока и Запада. За эту победу вместе со своими верующими, опекать духовенство которых я призван, я буду возносить молитвы Всемогущему Господу»[28].

Поликарп получил и денежную поддержку со стороны видного украинского политика Степана Скрыпника, который уже в июле 1941 г. был приглашен немецкими властями в качестве советника для подбора из числа украинской националистической интеллигенции кандидатов на должности в украинской администрации. В августе 1941 г. Скрыпник начал издавать газету «Волынь» на украинском языке, на страницах которой подвергались травле священнослужители, не признававшие самочинных прав епископа Поликарпа на возглавление Украинской церкви[29].

Автокефальная украинская церковь была официально установлена на соборе епископов, состоявшемся 7–10 февраля 1942 года в Пинске. Там собрались епископы Александр (Иноземцев) и Поликарп (Сикорский). По благословению митрополита Дионисия, данному еще в конце 1941 г., епископы Александр и Поликарп посвятили двух новых епископов-украинцев[30]. Хиротонисаны были Никанор (Адамович) и Игорь (Губа) – оба вдовые приходские священники Волынской епархии. Интересно отметить, что от участия в хиротонии отказались даже такие ярко выраженные украинские националисты, как архиепископ Алексий и епископ Илларион (Огиенко), и «автокефалия» не состоялась бы без участия «москаля» – архиепископа Александра (Иноземцева), которому митрополит Дионисий поручил совершить хиротонии совместно с епископом Поликарпом. Участие архиепископа Александра в этих хиротониях протоиерей Кирилл Фотиев объясняет озлоблением против Московской Патриархии, которая лишила его кафедры за отказ подчиниться новой церковной власти, и честолюбием. Эти четыре иерарха образовали Собор украинских епископов, на котором архиепископы Александр и Поликарп были возведены в сан митрополитов. В мае и июне того же года были совершены дальнейшие хиротонии – уже по благословению Святейшего Синода Украинской автокефальной православной церкви.

На Пинском соборе было постановлено принимать духовенство Липкивского без повторного рукоположения. Съезд этого вновь появившегося духовенства состоялся в Киеве в сентябре 1941 г. Данное решение сделало Украинскую автокефальную церковь канонически неприемлемой для всех остальных православных церквей. Так оформился раскол между Украинской автономной и Украинской автокефальной церквами[31]. 4 мая 1942 г. Украинскую автокефальную церковь официально признал рейхскомиссар Украины Кох[32].

Таким образом, на территории оккупированной Украины образовались две церкви: откровенно схизматическая автокефальная во главе с Поликарпом (Сикорским) и автономная, иерархия которой не избежала частных канонических нарушений, отчасти объяснимых исключительными обстоятельствами времени, не признанная Московской Патриархией, но все-таки дорожившая единством с Русской православной церковью и стремившаяся в главном не сойти с канонической почвы. Уже осенью 1941 г. началась острая конкуренция автокефалистов и автономистов за влияние на Киев и на Левобережье Украины[33].

В дальнейшем борьба между Автокефальной и Автономной церквами только обострилась. Каждая из сторон начала рукополагать новых епископов из своих единомышленников. На одну архиерейскую кафедру назначались епископы и одной и другой стороной. Так, в Кобрин был назначен митрополитом Полесским и Пинским Александром епископ Георгий (Коренистов), но это место уже успел занять назначенный митрополитом Кременецким Алексием епископ Иоанн. Рядовое духовенство разделилось во взглядах. Так, например, Брестский, Кобринский и Дрогичинский округа признали своим епископом владыку Иоанна, а Ивановский округ – епископа Георгия. В свою очередь, священники, назначенные на приход одним епископом, не признавались другим. Заметим, что первоначально многие не видели разницы между двумя церквами.

Сложная ситуация складывалась и в Полесье. Там, в городе Камень-Каширском, проживал бывший Гродненский епископ Антоний, лишенный кафедры за какие-то проступки канонического характера. Он был отправлен викарным епископом в Камень-Каширский под надзор архиепископа Полесского и Пинского Александра. Так как связь с ним в условиях военного времени была потеряна, епископ Антоний образовал самостоятельную Камень-Каширскую епархию. Вероятно, это решение Антоний принял под влиянием сгруппировавшихся возле него священников-националистов. Из них был образован епархиальный совет во главе со священником Александром Билецким[34].

Чтобы привлечь к себе как можно больше духовенства, архиепископ Антоний щедрой рукой раздавал награды и по рекомендации своего украинствующего окружения рукополагал новых священников, давая им освобожденные приходы. За малым исключением все духовенство Морочанского, Любешовского и Каширского районов подчинилось епископу Антонию, одни – прельщенные наградами, другие из страха лишиться приходов.

Однако вместо начавшей было организовываться Камень-Каширской епархии была образована епархия Брестская. Епископ Антоний, получив назначение в Херсон, возвел в епископы архимандрита Иоанна (Лавриненко). Он и встал во главе новой епархии.

Такое положение неблагоприятно отражалось на делах Церкви, а рядовое духовенство оставалось в неведении. Большинство священников осознавало ненормальность создавшейся ситуации и тот вред церковному делу, который причинялся разладом в высшем духовенстве. Однако разногласия, очень острые среди иерархов Церкви, мало ощущались рядовым духовенством, которое изо всех сил старалось не выносить сор из избы и не вмешивать в это дело рядовых прихожан[35].

Почти все имевшиеся на Украине православные епископы проживали в ее западной части, присоединенной к СССР в сентябре 1939 г. На остальной территории республики уцелел лишь один архиерей канонического рукоположения – проживавший на покое в Киеве престарелый схиархиепископ Антоний (Абашидзе). Однако германские ведомства не разрешили публикацию в украинской прессе статьи профессора Степы, предлагавшего схиархиепископа Антония в качестве главы Церкви. Они соглашались лишь на то, чтобы основой для создания новой иерархии на Украине стали архиереи бывших польских Волыни и Полесья. К концу 1941 г. владыка Антоний вошел в состав Автономной церкви и был избран заместителем председателя ее архиерейского собора. В своем письме к митрополиту Алексию он резко осудил вмешательство Варшавского митрополита во внутреннюю церковную жизнь Украины: «Митрополит Дионисий этим вмешательством всадил нож в спину нашей Церкви»[36].

Сильное влияние на религиозную ситуацию и церковное противостояние оказывала политика германских оккупационных властей. В первое время они умышленно допускали стихийное возрождение церковной жизни. Однако германская политика по отношению к православию отнюдь не была изначально единообразной. Сперва за ее проведение отвечало командование группы армий «Юг» во главе с генералом Рунштедтом. В составе его штаба решением церковных вопросов занимался бывший директор Бреславского Восточно-Европейского института профессор Ганс Кох. Рунштедт предоставил последнему полную свободу действий. Таким образом, прежде чем ведение церковно-политическим вопросом перешло к рейхсминистерству занятых восточных территорий (РМО) и рейхскомиссариату «Украина» (РКУ), существовал короткий промежуточный период, заложивший основы будущего развития религиозной ситуации. В основном церковные мероприятия военной администрации заключались в официальном признании существования возникающих приходов. Нередко находились и офицеры, которые лично помогали церковному строительству[37].

Даже в первый, относительно благоприятный для церковного развития на Украине период возможности распространения не были равными для всех церковных юрисдикций. Военная администрация явно поддерживала автокефалистов. Свою роль здесь сыграл тот факт, что Г.  Кох, родившийся в немецкой колонии под Станиславом, был давно связан с украинскими националистами. В 1918–1920 годах он работал в штабе петлюровской армии, а с зимы 1940/41 г. по поручению Абвера поддерживал связь с эмигрантами из «Организации украинских националистов» (ОУН). В первые месяцы войны Кох активно занимался церковными и политическими делами во Львове, а после взятия Киева (19 сентября 1941 г.) переехал туда, заняв должность особого уполномоченного по вопросам культурной жизни. Но через 2–3 месяца эта его деятельность была прекращена. Как разъяснил в октябре 1941 г. рейхсминистр Розенберг генерал-губернатору Франку: «Это было вообще не дело Коха – проводить украинскую политику»[38].

В ноябре 1941 г. оккупированную часть Украины посетил руководитель группы религиозной политики РМО Карл Розенфельдер, который беседовал в Киеве с Кохом. Как видно из доклада Розенфельдера от 1 декабря 1941 г., взгляды и авторитет профессора Коха оказали на представителя министерства определенное воздействие. В то же время в докладе уже видны опасения по поводу националистических тенденций в Автокефальной церкви, а также ощущается присущее ведомству Розенберга враждебное отношение к христианству в целом и к православию в частности: «По моим наблюдениям и представлениям, необходимо считаться с тем, что вскоре неофициально будет избран церковный руководитель Украины, хотя и со стороны православного духовенства в Генерал-губернаторстве и в губернии Галиция... В Киеве профессор Кох сам распорядился, чтобы там пока не отменяли конфискацию главных храмов, прежде всего Софийского собора, который является национальным символом. Открытым маленьким церквам было поставлено условие – при совершении литургии молиться за фюрера.

По мнению Коха, особенно большое значение для церковного развития в будущем имеет Автокефальная украинская церковь, священники которой до сих пор готовы к совместной работе с Германией, но среди них все же имеются сторонники Бандеры... Поддержка или даже содействие религиозной и церковной жизни, по моему мнению, полностью излишни, если даже не вредны... Как и всякое христианство, восточное христианство также находится в принципиальном противоречии с национал-социалистическим мировоззрением. Это сочетается с тем, что вновь возникающая Церковь на Востоке, прежде всего на великорусской и украинской территории, будет покровительницей неосуществимых мечтаний о свободе. Мы должны видеть в православных христианах не союзников сегодня, а мировоззренческих врагов завтра. А если восточное христианство будет восстановлено в совсем новой форме, то его враждебность к национал-социализму окажется еще более сильной. Духовное состояние народов на Востоке сегодня таково, что именно в религиозном отношении существует избыток чреватых роковыми последствиями возможностей»[39].

Осенью 1941 г. на большей части Украины вместо военной была введена гражданская администрация. При этом Северная Буковина, Бессарабия и Одесская область были переданы Румынии, Галицию присоединили к Генерал-губернаторству. А на оставшейся правобережной части Украины (с восточной границей по Днепру) приказом Гитлера от 20 августа 1941 г. был образован рейхскомиссариат «Украина». 1 сентября его руководителем Гитлер назначил гауляйтера и обер-президента Восточной Пруссии Эриха Коха с резиденцией в Ровно.

18 ноября 1941 г. министр оккупированных территорий Розенберг направил рейхскомиссару Украины Э. Коху секретные инструкции, в которых рекомендовалось запретить церковным и сектантских деятелям и общинам заниматься политикой и делать публичные заявления: «Рейхскомиссар должен противодействовать тому, чтобы конфессии и секты занимались политикой и выступали с какими-либо политическими декларациями перед общественностью. Например, ему не следует принимать украинского архиерея как представителя украинского народа, а исключительно в качестве назначенного рейхсминистром занятых восточных территорий украинского доверенного лица»[40]. В инструкциях предписывалось препятствовать любому влиянию русского православия и его священников, а также въезду всех представителей каких-либо церквей из других стран в рейхскомиссариат «Украина». Епископы должны были стать, по сути, чиновниками, назначаемыми министерством оккупированных территорий Востока.

Церковный организм должен был структурно соответствовать военно-административному делению Украины: каждому генеральному округу соответствовала церковная единица во главе с епископом. Допускалось, что возглавлять окружную епархию могли и два епископа, представлявшие две основные церкви на территории рейхскомиссариата – Автокефальную и Автономную.

Еще более явно антирусская направленность и стремление поддерживать всякую форму церковного раскола видны в проекте январской 1942 г. директивы Розенберга Коху: «Русскую православную церковь в рейхскомиссариате “Украина” ни в коем случае не поддерживать, так как она является носительницей великорусской и панславянской идей. Автокефальную же украинскую церковь, напротив, следует поддержать в качестве противовеса русской православной... Кажется наиболее правильным перенести центр тяжести церковной жизни в отдельные генерал-комиссариаты, что приведет к получению каждым генерал-комиссариатом своего собственного епископа. Если эти епископы по причине различного понимания догматов станут друг с другом враждовать или вступят в конфликт со своим патриархом, то со стороны немецкого гражданского управления не должны предприниматься попытки их примирения или достижения договоренности. Также не следует возражать, если отдельные епископы будут подчиняться различным патриархам»[41]. Наконец, в директивном письме рейхсминистра от 13 мая 1942 г. прямо указывалось, что украинцы должны иметь свою, отдельную от русских, Православную церковь.

Следуя указанием Розенберга, учреждения рейхскомиссариата первое время после упразднения военной администрации также рассматривали Автокефальную церковь в качестве союзницы в осуществлении их намерений духовно отделить Украину от Москвы. Германские историки Ф. Хейер и X. Вейзе даже полагают, что германская помощь сыграла решающую роль в распространении влияния автокефалистов: «Если бы этому направлению, которое сперва было представлено лишь группой западноукраинских личностей, не оказалась с самого начала представлена полная поддержка, то автокефальная церковь никогда, прежде всего в восточных областях, не приобрела существенного значения»[42]. В этом утверждении есть доля истины. Так, К. Розенфельдер в записке для Розенберга 20 апреля 1943 г. ясно писал об активной германской поддержке автокефалистов: «Ослабление Православной церкви московского направления являлось исходным пунктом и руководящей идеей министерства. В связи с этим со стороны министерства было оказано покровительство всем автокефальным направлениям и устремлениям внутри Православной церкви. В рамках данной политики в первые же недели в освобожденных областях Украины вновь возникла автокефальная Украинская церковь... Впоследствии Церковь экзарха Алексия оказалась сильнее и имела больший успех, хотя церковная группа Дионисия – Поликарпа с полным правом могла ссылаться на симпатии министерства и Вермахта, что она и делала. Автокефалистам не могло не быть известным, что первые распоряжения министерства германским учреждениям предусматривали покровительство автокефальной группе. Еще в указаниях вермахта от 4 июня 1942 г. шла речь об этих формах покровительства»[43].

Дальнейшее развитие церковной политики на Украине определялось взаимодействием и борьбой трех центров власти: рейхскомиссара, который хотя формально и подчинялся РМО, но с помощью рейхсляйтера М. Бормана мог действовать независимо; Министерства занятых территорий, чьи взгляды частично разделял Абвер (военная разведка), и СД, которое проводило в восточной политике свою собственную линию (за нее отвечал обергруппенфюрер СС Олендорф). При этом церковная политика ведомства Коха и СД во многом совпадала. Оба учреждения не хотели (в отличие от РМО) идти на какие-либо, даже временные, уступки религиозным организациям. И по мере все большего ухудшения отношений с украинскими националистами в глазах этих ведомств Автокефальная церковь теряла свое привилегированное положение. 1 ноября 1941 г. шеф оперативной группы С в Киеве издал приказ о предотвращении открытия всех духовных учебных заведений. Это же подтвердил в своем указании РКУ от 2 февраля 1942 г. командующий полиции безопасности и СД, отметив также: «Всеми средствами препятствовать образованию всеукраинской Автокефальной церкви или охватывающему значительную область объединению Православной церкви под руководством митрополита в качестве влиятельного политического фактора»[44].

Весной 1942 г. ведомства рейхскомиссариата «Украина» уже перешли к проведению равноудаленной политики, не отдавая явного предпочтения автокефальному или автономному церковному направлениям. 4 мая в Ровно состоялась конференция с участием представителей властей и уполномоченных преосвященных Алексея и Поликарпа, на которой руководитель политического отдела РКУ Пальце официально заявил: «На территории Украины существуют теперь две Церкви... У государственной власти нет предпочтения ни одной, ни другой... Вопрос принадлежности к Автокефальной или к Автономной церкви зависит исключительно от верующих. Возможно, что позднее появится необходимость вмешательства по этому вопросу и для государственной власти, сейчас же надо постараться разрешить этот вопрос мирно... Духовенство не имеет права накладывать подати и взносы на население, ибо это является прерогативой исключительно г. рейхскомиссара... Священники не имеют права преподавать Закон Божий в школах, они могут это делать только в храмах»[45]. Еще раньше гебитскомиссарам было дано указание Коха – не допускать, чтобы в украинской прессе «одно или другое направление было представлено в качестве поддерживаемого германской администрацией»[46].

По решению рейхскомиссара, который сохранил в силе многие действовавшие в СССР законы, были сделаны невозможными как контакты Церкви с молодежью – вследствие отмены религиозных занятий в школах, так и празднование многочисленных церковных праздников, которые стали было вновь отмечаться населением. В Василькове, например, начальник областного сельскохозяйственного управления во время уборки урожая запретил совершать богослужения даже в выходные дни. Когда же крестьяне не послушались, он выгонял людей из храма плетью.

В РМО относились к подобной политике критически, выступая за пропагандистски выгодную более мягкую линию. Так, в докладной записке «Положение на Украине» от 20 октября 1942 г., написанной чиновником этого министерства, говорилось: «Не учитывая значения и морального влияния Православной церкви на Украине, германские органы власти запретили преподавание религии в школе в качестве обязательной учебной дисциплины. Только в исключительных случаях разрешается в свободное время, после окончания обязательных уроков, преподавать молодежи религиозное учение и при этом не священникам, а светским работникам. Связанное с большевиком Губельманом-Ярославским преследование религии в определенной степени продолжается на занятых украинских землях с германской стороны. Связанное с этим сходство, к сожалению, было усилено и другими фактами. Так, например, в Дубно церковь бывшей греко-католической семинарии (а еще раньше русского монастыря) была превращена в склад зерна; в ней работают евреи, хотя на церкви все еще сохранился знак креста. “Большевистские порядки”, – ропщет население...»[47].

1 октября 1942г. Кох издал своего рода сенсационное распоряжение, которое отчасти можно считать и развитием идеи Гитлера, заявившего 29 сентября 1941 г. в беседе с Борманом и Розенбергом, что на Украине Германия не может быть заинтересована в единственной сильной Церкви, подавляющей все остальные. Рейхскомиссар требовал от генеральных комиссаров провести разделение Автономной церкви и Автокефальной на несколько независимых, по две соответственно в каждом из генерал-бецирков: «В будущем не будет ни администратора Поликарпа, ни экзарха Украины Алексия, оба станут лишь старшими епископами их церковных направлений в генерал-бецирке Луцк... Сперва генеральный комиссар своим решением назначает епископов и оценивает их пригодность через год. При этом предварительно дается мое разрешение... Хиротонии священников во епископов в генерал-бецирке будут проводиться архиереями тех же церковных направлений генерал-бецирка по мере надобности после предварительного разрешения генерального комиссара... Назначение священников компетентный для этого епископ предпринимает после предварительного разрешения генерального комиссара. Смещение священников проводится генеральным комиссаром по предложению гебитскомиссаров». Помимо введения системы тотального контроля и управления религиозной жизнью Кох указывал также на необходимость «всеми подходящими способами препятствовать любому объединению Автономной церкви с автокефалистами»[48].

Даже чиновники РМО, узнав о распоряжении Коха, были неприятно поражены и отреагировали резко негативно. Осенью 1942 г. они придерживались уже совсем другой точки зрения, считая, что необходимо создать единую сильную Украинскую церковь в качестве противовеса Московской Патриархии. Судя по сообщениям полиции и СД конца 1941–1942 годов, это ведомство также постепенно стало одобрительно относиться к слиянию автономной Церкви с автокефалистами, так как тогда, по мнению СД, последняя стала бы канонической и потеряла бы остро национальный характер. А в упоминавшейся докладной записке РМО «Положение на Украине» от 20 октября 1942 г. подчеркивалось: «Принимая во внимание ход войны, германские оккупационные власти имеют достаточно оснований требовать абсолютной самостоятельности украинской церковной иерархии от Московского Патриархата и осуществления объединения всего православного церковного управления на Украине под одним руководством»[49].

В директивном письме от 13 мая 1942 г. на имя рейхскомиссаров Остланд и Украины Розенберг писал, что украинцы должны иметь свою, отдельную от русских Православную церковь, особо подчеркнув, что главным врагом германской политики расчленения России является Русская православная церковь[50].

Следуя указаниям Розенберга о поощрении антирусских настроений на Украине, немцы вначале сочувствовали автокефалистам. В то же время Э.  Кох опасался активизации процесса украинского возрождения, в особенности после того, как в 1943 г. начало расти националистическое украинское партизанское движение. Следуя принципу «разделяй и властвуй», оккупационные власти решили не вмешиваться в церковные распри, которые были им выгодны. Начальник политического отдела рейхскомиссариата Украины Пальце так высказался по поводу наличия двух противостоящих друг другу церквей: «Власть в этот вопрос не вмешивается и будет лишь наблюдать, какой оборот примет этот вопрос в дальнейшем – это зависит от верующих в приходах»[51]. В создавшейся обстановке Украинская автономная церковь развивалась и росла гораздо быстрее, чем автокефальная.

Согласно сводке СД от 18 октября 1941 г., обе украинские церкви охватывали 95 % населения Украины, причем Автономной принадлежало 55 % верующих, а Автокефальной – 40 %. Однако в октябре оккупация Украины еще только завершалась, и удельный вес западной части республики в этих расчетах был непропорционально велик. В целом доля сторонников Автокефальной церкви к 1942 г. не могла превышать 30 %. Даже в Житомирской епархии она равнялась только 25 %, а в более восточных областях в основном была еще ниже. Так, в Черниговской епархии автокефальные храмы практически отсутствовали[52].

В это же время на Левобережной Украине, в той ее части, которая административно находилась вне территории рейхскомиссариата и под управлением военного командования, появилась еще одна раскольническая группировка. Ее предводитель, Феофил (Булдовский), возглавивший лубенский раскол в 1920-х годах, был лишен сана священноначалием Русской православной церкви, объявил себя в ноябре 1941 г. митрополитом Харьковским. Этому предшествовало посещение его дома давним сподвижником протоиереем Александром Кривомазом. Гость рассказал лжемитрополиту, что в Харьковской горуправе организован религиозный отдел, что там знают о Феофиле и хотят, чтобы он возглавил местную епархию Украинской автокефальной церкви. Предложение обрадовало 76-летнего Феофила, он поспешил с визитом к бургомистру Крамаренко и заручился его поддержкой в действиях по возрождению Автокефальной церкви в Харькове. Утвердившись в Харькове, лжемитрополит Феофил распространил свою юрисдикцию и на Полтавскую епархию, где, однако, его попытки подчинить себе духовенство и верующих встретили энергичное сопротивление со стороны церковных деятелей автономной ориентации, во главе которых стоял переведенный на Полтавскую кафедру епископ Вениамин (Новицкий). По мере продвижения германских войск на восток Феофил включил в свою церковную область также Воронежскую и Курскую епархии.

Поскольку Феофил действовал вне пределов рейхскомиссариата, его отношения с автокефалистами во главе с Поликарпом (Сикорским) довольно долго не носили административного характера. Лишь в июле 1942 г. с ним встретился Степан Скрыпник, к тому времени уже хиротонисанный во епископа Переславского с именем Мстислав. Он вел с Феофилом переговоры по поручению администратора Поликарпа о подчинении его автокефальному центру в Луцке. Скрыпник и Феофил были знакомы еще со времен гражданской войны. Сам Феофил так впоследствии говорил о Мстиславе: «О, это страшный человек. Это бандит в епископском клобуке. Он из тех, что могут убить, удавить человека, если он станет ему препятствием... Епископ Мстислав – доверенное лицо гестапо и администратора Поликарпа Сикорского. Это племянник Петлюры, его адъютант по фамилии Скрыпник. В келейном разговоре с Мстиславом я с какой-то боязнью спросил его об унии с Римско-католической церковью. А он мне отвечает: “Уния? А почему бы и нет? Разве те, кто пошли на унию с Римом, что-либо потеряли? Пусть с чертом, лишь бы не с Москвой. Но об этом еще рано говорить”»[53]. Результатом переговоров Феофила с Мстиславом было подчинение лжемитрополита Харьковского и Полтавского юрисдикции Поликарпа (Сикорского).

Действия раскольников на Украине вызвали скорую и жесткую реакцию со стороны священноначалия Русской православной церкви. 5 февраля 1942 г. местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий обратился к православной пастве Украины с посланием, в котором обличал каноническую неосновательность самочинных акций Поликарпа (Сикорского), и лишил его прав священства. Священнодействия Сикорского признавались недействительными и безблагодатными, а всякие распоряжения по православным приходам ни для кого не обязательными[54].

Дело Поликарпа (Сикорского) явилось главной темой пасхального послания патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия, обращенного «к православным архипастырям, пастырям и пасомым в областях Украины, пока еще занятых гитлеровскими войсками», где отмечалось полное единство во взглядах с Вселенским, Антиохийским и Иерусалимским патриархами о необходимости церковного суда над епископом Поликарпом за совершенные им тягчайшие преступления против святой Христовой Православной церкви.

28 марта 1942 г. по делу епископа Поликарпа в Ульяновске вынесено было судебное определение, подписанное патриаршим местоблюстителем и еще десятью архиереями. Текст определения гласил, что если епископ Поликарп (Сикорский) благоразумно подчинится наложенному на него запрещению, назначить ему двухмесячный срок для представления в Московскую Патриархию своих оправданий, по рассмотрении которых с вызовом обвиняемого в присутствие суда Собор вынесет окончательное решение по делу. В противном случае он лишался сана и монашества и всякого духовного звания с самого момента нарушения им запрещения[55].

Еще до этого, 30 апреля 1942 г., епископы Автономной церкви обратились с пастырским посланием к православному народу, в котором они приравнивали автокефалистов к «липковцам» и призывали верующих не иметь с ними никакого общения[56].

Весьма характерно, что действия епископов автономной ориентации не вызвали никакого отклика со стороны Патриархии, несмотря на ряд заявлений митрополита Алексия (Громадского) и его последователей о лояльности немецким оккупационным властям и канонически уязвимый способ установления ими церковной автономии. Само молчание главы Церкви по поводу их действий по существу выражало понимание того, что их статус и политическая позиция зависят полностью от обстоятельств. Под судебным определением по делу Поликарпа (Сикорского) митрополит Николай (Ярушевич) подписался как бывший экзарх Патриархии в западных областях Украины и Белоруссии; в этом обозначении себя «бывшим» заключено было частичное признание экзарших прав митрополита Алексия, по крайней мере, хотя бы на юрисдикцию в западных областях Украины.

Отношение Московской Патриархии к Украинской автономной церкви было скорее сочувственным, о чем свидетельствует, например, официальный некролог, посвященный памяти архиепископа Вениамина (Новицкого), в прошлом епископа Автономной церкви, который провел десять лет в сталинских лагерях. В этом некрологе признается, что, оказавшись в чрезвычайно стесненных обстоятельствах, Украинская автономная церковь была единственной легальной организацией, вокруг которой могли сплотиться народные силы и в которой они находили поддержку во время величайших испытаний, постигших страну[57].

Между тем пропасть между Автономной и Автокефальной церковными ориентациями на Украине продолжала углубляться. 1 июля 1942 г. администратор Поликарп (Сикорский) в своем послании к пастве объявил о полном разрыве канонического и евхаристического общения с Автономной церковью. В свою очередь, епископское совещание Автономной церкви в окружном послании от 30 апреля 1942 г. охарактеризовало автокефалистов как сектантов-«липковцев».

Автокефалисты, пользуясь покровительством со стороны оккупационных властей, открывали новые кафедры на Украине, к востоку от советско-польской границы: в Житомире, Виннице, Кировограде, Умани, Смеле, Лубнах. В Ровно, где находилась резиденция рейхскомиссара, была открыта викарная кафедра администратора, и на нее поставили епископа Платона (Артемюка).

К лету 1942 г. архиереями Автокефальной церкви были заняты следующие кафедры (частично параллельно с епископами автономной церкви): Киев – архиепископ Никанор (Абрамович), Екатеринослав – архиепископ Геннадий (Шеприкович), Умань – архиепископ Игорь (Губа), Николаев – архиепископ Михаил (Хороший), Елизаветград – епископ Владимир, Мелитополь – епископ Сергий (Охотенко), Лубны – епископ Сильвестр (Гаевский), Переяслав – архиепископ Мстислав (Скрыпник) и Дубно – епископ Вячеслав (Лыховский)[58].

Хиротонии автокефалистов, если оставить в стороне нарушение 31-го Апостольского правила, запрещающего «водружать иной алтарь» на чужой церковной территории, были далеко не безупречны с канонической точки зрения. Так, Фотий (Тимощук) был возведен во епископа без предварительного священнического рукоположения. Автокефалисты подобно «липковцам» и обновленцам допускали у себя белый епископат. Четверо из «иерархов» были женаты: Михаил (Хороший), которого поставили на Николаевскую кафедру, епископы Лубенский Сильвестр (Гаевский), Винницкий Григорий и Новомосковский Владимир (Малец).

Митрополит Алексий также позаботился о том, чтобы заместить кафедры в городах, которые до 1939 г. находились в составе Советского Союза. К концу 1942 г. к автономной церкви принадлежали следующие архиереи: экзарх митрополит Алексий (Громадский) – с кафедрой в Кременце; архиепископ Антоний (Марценко) – Николаев; архиепископ Симон (Ивановский) – Чернигов; епископ Львовский Пантелеимон (Рудык) – управляющий Киевской епархией; епископ Вениамин (Новицкий) – Полтава; епископ Димитрий (Маган) – Днепропетровск; епископ Дамаскин (Малюта) – Каменец-Подольск; епископ Евлогий (Марковский) – Винница; епископ Леонтий (Филиппович) – Житомир; епископ Серафим (Кушнерук) – Херсон; епископ Иов (Кресович) – Луцк; епископ Мануил (Тарнавский) – Владимир-Волынский; епископ Федор (Рафальский) – Ровно; епископ Никодим – Почаев; епископ Иоанн (Лавриненко) – Брест-Литовск[59].

Большинство новохиротонисанных епископов Автономной церкви были пострижениками Успенской Почаевской Лавры. Митрополит Алексий установил также связи с церквами, открытыми в оккупированных областях Российской Федерации. На Дону во главе епархии стоял архиепископ Ростовский Николай (Амасийский), его викарием был епископ Таганрогский Иосиф. Автономная экзархия посвятила также в епископа с титулом Белгородского и Грайворонского для управления Курской епархией Панкратия (Гладкова). Но поскольку Курская область находилась в прифронтовой зоне и за пределами рейхскомиссариата, оккупационные власти не разрешили ему выехать в свой кафедральный город. Впоследствии епископ Панкратий был переведен на викарную Нежинскую кафедру. В отличие от Украины, на Дону не было никаких церковных разделений.

Влияние автокефалистов и автономистов распределялось неравномерно в разных частях Украины, но подавляющее большинство православных на Украине осталось в лоне Автономной церкви. На Волыни, где находились оба церковных центра, у Автономной церкви был несомненный перевес в районах, расположенных ближе к Почаевской лавре. Опорой автокефалистов являлись северо-западные районы. На Украине Левобережной, за исключением Харьковской епархии, везде преобладали приверженцы Автономной церкви. Большую часть приходов Харьковской епархии удерживал в своих руках лжемитрополит Феофил (Булдовский).

Несмотря на очевидную каноническую незаконность статуса Автокефальной церкви, усугубленную тем, что она приняла в свой клир без перерукоположений лжеклириков-самосвятов, в октябре 1942 г. была предпринята попытка объединиться с автономистами в лице митрополита Алексия. Его ревностное украинофильство 1930-х годов явилось, очевидно, тем слабым местом, которое было использовано раскольниками для интриг. Протоиерей Феодор Климюк, тогда регент Луцкого кафедрального собора, рассказывал о заседаниях так называемого «собора епископов» Украинской автокефальной православной церкви, состоявшегося 4–8 октября 1942 г. несмотря на категорический запрет рейхс-комиссара: «Я, как регент, в Соборе не участвовал, но после Собора запомнил, что архиепископ Поликарп был провозглашен митрополитом и надел белый клобук, а также и архиепископ Александр был провозглашен митрополитом Пинским. Это была главная цель епископа Поликарпа и главное деяние Собора, а еще важное постановление было – принятие “в сущем сане” всех клириков липковской ориентации в Украинскую православную автокефальную церковь... Автокефалисты возлагали большие надежды на этот Собор, в частности, были уверены, что Собор епископов сумеет найти пути и условия для объединения с автономистами и создания в украинских освобожденных землях единой Автокефальной церкви. Широко рекламировались вопросы, которые должны составить повестку предполагаемого Собора, а именно: 1) провозглашение автокефалии; 2) независимость от Московского Патриарха; 3) принятие липковцев в “в сущем сане”»[60].

Для переговоров с митрополитом Алексием автокефалисты отрядили в Почаевскую Лавру своих самых влиятельных и ловких деятелей: архиепископов Никанора (Абрамовича) и Мстислава (Скрыпника). Встреча состоялась 8 октября 1942 г. без ведома Э.  Коха. Мстислав, который на богословском факультете Варшавского университета в свое время слушал лекции владыки Алексия по каноническому праву, утверждал, что принятие самосвятских священников без перерукоположения не имеет принципиального значения, что среди принятых «липковцев» не было епископов и все это сделано было ради икономии[61]. Несмотря на совершенную несостоятельность этих аргументов, митрополит Алексий нашел их удовлетворительными, и переговоры закончились подписанием соглашения, которое среди прочего предусматривало: «1) фактическое признание существования Украинской автокефальной православной церкви; 2) Украинская автокефальная православная церковь через блаженнейшего митрополита Дионисия, который до созыва Всеукраинского Собора является по существу местоблюстителем Киевского митрополичьего престола, поддерживает общение со всеми православными церквами; 3) высшим органом власти Украинской православной церкви впредь до созыва Всеукраинского Собора является Собор епископов Украины, который осуществляет управление церковной жизнью через Священный Синод; 4) Священный Синод состоит из следующих пяти старейших украинских епископов: высокопреосвященнейших Александра, митрополита Пинского и Полесского, Алексия, митрополита Волынского и Житомирского, Поликарпа, архиепископа Луцкого и Ковельского, Симона, архиепископа Черниговского и Нежинского, и Никанора, архиепископа Чигиринского. Обязанности секретаря Священного Синода исполняет преосвященнейший Мстислав, епископ Переславский; 5) на своем первом заседании Священный Синод займется всеми вопросами, связанными с объединением обоих направлений, в особенности распределением епархий и кафедр между епископами; 6) старейший по хиротонии митрополит созовет Священный Синод и определит место и время его проведения; 7) все различия канонического характера, которые вызвали разъединение, нами рассмотрены и больше не существуют»[62].

Акт, принятый в Почаеве, явился несомненной победой автокефалистов прежде всего потому, что он утвердил самочинную автокефалию и большинство мест в образованном Синоде заняли автокефалисты; из автономной церкви в Синод включены были лишь митрополит Алексий и архиепископ Симон, и, наконец, первенство в этом Синоде, по старшинству хиротонии, принадлежало автокефалисту Александру (Иноземцеву), а секретарем становился Мстислав (Скрыпник).

Это изменение позиции митрополита Алексия являлось большой неожиданностью как для церковных деятелей, так и для германских органов власти, ведь экзарх ранее неоднократно публично заявлял, что объединение с автокефалистами по каноническим причинам совершенно исключено. Возможно, здесь вновь дало себя знать ревностное украинофильство митрополита, характерное для него в 1930-е годы. Один из близких к епископу Мстиславу церковных деятелей иначе объяснял мотивы неожиданного поступка экзарха: «Может быть, главное, что дело Москвы проиграно и Россия будет уничтожена. А на победу большевиков была вся его ставка. Все клятвы, которые он дал в Москве, стали беспредметными»[63].

Главный инициатор проведения акции объединения епископ Мстислав так объяснял в предназначенной для германских ведомств записке мотивы своих действий: «Главным аргументом, который постоянно выдвигали и, сильно вредя автокефальной Церкви, публично пропагандировали Алексий и его епископы, особенно Пантелеймон, был упрек, что Автокефальная церковь является “неканонической”. Заявлением, что больше не существует канонических различий между обеими церквами, Алексий себя сильно скомпрометировал и больше не может забрать его назад, даже если, как ожидается, Пантелеймон и некоторые связанные с ним епископы откажутся признать объединение и отрекутся от Алексия». Из этой записки, согласно сообщению СД от 18 декабря 1942 г., немцы сделали заключение, что со стороны Мстислава это была интрига, нацеленная на то, чтобы «избавиться от врага Алексия и одновременно “выбить из рук” Автономной церкви главное средство борьбы – упрек в незаконности автокефального направления»[64].

Эта фактическая капитуляция Автономной церкви была совершенно неоправданной, так как она церковь пользовалась гораздо более широкой поддержкой украинского населения, чем Автокефальная. Причиной этой капитуляции митрополита Алексия был, по-видимому, возраставший террор со стороны партизан-бендеровцев, направленный также и против автономной церкви.

Немецкие власти объявили, что не допустят участия Дионисия или украинских политических деятелей в епископском облачении в каком-либо украинском церковном синоде. Первоначально они даже положительно относились к идее объединения автокефальной и автономной церквей. По мнению нацистского руководства, в случае объединения Автокефальная церковь стала бы канонической и потеряла бы свой национальный характер.

В автокефальных кругах подписанный в Почаеве акт вызвал полную поддержку и победную эйфорию. Иной была реакция иерархов и клириков автономной церкви, ведь согласие на объединение исходило только от самого митрополита Алексия. Подавляющее большинство, в особенности уроженцы Восточной Украины, отказались принять это соглашение на том основании, что не уполномочивали митрополита Алексия говорить от их имени. Они считали объединение с Автокефальной церковью невозможным по следующим причинам: 1) как и обновленцы, автокефалисты рукополагали в епископов женатых и семейных; 2) принимали священнослужителей, рукоположенных Липкивским и его “епископами”; 3) ставили политику и национализм выше сугубо церковных интересов[65].

Первым выразил свой протест против беспринципного соглашения епископ Полтавский Вениамин (Новицкий), секретарь Собора епископов. Особенно резко осудил соглашение епископ Нежинский Панкратий (Гладков). Епископ Владимиро-Волынский Мануил (Тарнавский), перешедший в Автономную церковь из Автокефальной, получив официальное извещение о состоявшемся «примирении», направил митрополиту Алексию письмо, в котором расценил подписанный в Почаеве акт как бесчинство. Почти все из 16 архиереев, которым экзарх разослал подписанный документ на отзыв, отреагировали отрицательно. Ознакомившись с этими мнениями, три авторитетных архиерея – архиепископ Черниговский Симон, управляющий Киевской епархией епископ Пантелеймон и епископ Полтавский Вениамин выпустили меморандум, в котором «акт объединения» признавался не имеющим никакой канонической силы. Митрополит Алексию предлагалось снять с акта свою подпись, сложить звание экзарха, а управление Церковью сосредоточить в Священном Синоде. Важное значение имела точка зрения пользовавшегося большим авторитетом у верующих схиархиепископа Антония (Абашидзе). Перед своей смертью (1 ноября 1942 г.) владыка направил митрополиту Алексию письмо, в котором он осудил подписание акта и горячо упрекал экзарха[66].

Глубокое несогласие с решением митрополита Алексия, вступившего в общение с раскольниками, публично выражали и священники Украины. Так, полтавский протоиерей Владимир Беневский отправил экзарху письмо, исполненное искренней боли за Церковь: «Для нас, пастырей и всех верующих, этот Ваш акт явился большим искушением. За верность в принципах мы страдали 23 года. Наши лучшие архипастыри и пастыри и многие миряне положили за это свои души. Еще больше нас поразил избранный Вами неканонический путь: столь важное решение приняли без согласования с местным церковным Собором, даже без всякой консультации, хотя бы с одним архипастырем истинной Церкви Христовой. Истинно верующие люди никогда не признают этот Вами предпринятый непостижимый акт. Мы, конечно, глубоко скорбим о Вашем отпадении от истинной Христовой Церкви, в которой вы были предстоятелем. Но мы благодарны Вам за Вашу неожиданную искренность... еще теснее сплотимся вокруг нашей Матери, истинной Церкви Христовой. В своем категорическом признании Автокефальной церкви Вы все-таки оставили маленький луч надежды на исправление содеянной Вами роковой ошибки. Вы требуете одобрения этого акта со стороны всего епископата. Мы убеждены, что по меньшей мере большинство епископов Украины не одобрит этот акт. И таким образом дело будет исправлено. А Вы найдете основание для отказа от этого акта»[67].

Характерно, что сам владыка Алексий также очень негативно оценивал деятельность Автокефальной церкви. В одном из своих частных писем от 3 сентября 1942 г. митрополит писал: «...плохо на Волыни, здесь действует располитикованная украинская интеллигенция во главе с луцкими церковными “диячами”... Не знаю, что будет дальше, но совершается у нас в Церкви великий обман. Как большевики всякими лозунгами совратили и погубили тело нашего народа, так нынешние “диячи” задались целью вырвать у нашего народа душу. Ругая всячески Москву и нас, якобы “москалей”, они вызывают такое человеконенавистничество, из коего – может родиться только неверие и безбожие. Политика у них все, а вера и Церковь только орудие для достижения своих нецерковных целей»[68].

Единодушный голос епископата и духовенства побудил митрополита Алексия к пересмотру своей позиции. Но путь к соединению Автономной церкви с раскольниками оказался заблокированным и со стороны немецких властей, которые осознали, что разобщенность людей на оккупированной территории выгоднее, чем их единство.

От Мстислава, который, несмотря на высказанный 22 сентября генеральным комиссаром запрет на пребывание западнее Днепра, побывал в Луцке и самовольно сыграл в описываемых событиях решающую роль, оккупационные власти потребовали выехать в выбранный им самим населенный пункт восточнее Днепра. Мстислав оказался вынужден 22 октября оставить Киев и отправиться к месту ссылки в г.  Прилуки Черниговского генерал-бецирка. Ему была запрещена всякая политическая и церковная деятельность и сообщено, что ссылка задумана в качестве средства проверки его пригодности. Беседовавший с епископом полковник Даргель назвал Мстислава иезуитом, но заявил, «что все равно Алексий и московские епископы не останутся на Украине» (т.  е. в будущем окажутся насильственно удалены с ее территории). К. Розенфельдер в докладной записке от 20 апреля 1943 г. охарактеризовал этот конфликт следующим образом: «Так как генеральная политическая линия в рейхскомиссариате диаметрально противоположна к существующей структуре и цели деятельности Автокефальной украинской церкви, это должно было привести к конфликту между государством и Церковью. Следствием данного конфликта стал роспуск всех украинских церковных советов, изгнание из Киева в Прилуки (вне области гражданского управления) бывшего украинского политика Скрыпника – в настоящее время епископа Мстислава. В РКУ даже обдумывали возможность полной ликвидации Автокефальной церкви, так как она все в большей степени подвергается политизации»[69].

На приеме в рейхскомиссариате 23 октября митрополиту Алексию было заявлено, что оккупационная власть считает недопустимым какое-либо участие митрополита Дионисия в жизни Православной церкви на Украине, что он никоим образом не может исполнять функции митрополита Киевского и его компетенция ограничивается православными церквами генерал-губернаторства. Кроме того, митрополиту Алексию было сказано, что немецкие власти не допустят участия в деятельности Синода личностей, в прошлом занимавшихся политической деятельностью. Речь шла об известном украинском националисте Степане Скрыпнике – епископе Мстиславе. Экзарху указали, что учреждения рейхскомиссариата «Украина» рассматривают акт от 8 октября только в качестве акта объединительной комиссии; он представляет собой лишь проект возможного объединения автокефалистов с Автономной церковью.

После визита в рейхскомиссариат митрополит Алексий, отвечая на протесты епископов, назвал «акт примирения» пробным шаром, запущенным с целью выявить отношение духовенства Автономной церкви к примирению с автокефалистами. Негативная реакция его вполне удовлетворила, и он отказывается от дальнейших шагов по объединению.

11–12 ноября в Кременце состоялась встреча митрополита Алексия и администратора Поликарпа, на которой экзарх сообщил о первых отрицательных отзывах своих епископов и о приеме в РКУ. В результате переговоров архиепископ Поликарп отказался от многих пунктов акта от 8 октября, пойдя на серьезные уступки: состав Синода теперь должен был состоять из епископов от Автономной церкви и автокефалистов поровну, а секретарем вместо Мстислава намечался автономный епископ Вениамин; возглавление Церкви на Украине или представительство ее митрополитом Дионисием признавалось неактуальным; акт от 8 октября считался теперь декларативным документом, а не декретом уже совершившегося фактического объединения. Наконец, сам созыв Синода предполагался только после получения положительного ответа всех епископов экзархата и согласия властей.

Вскоре митрополит Алексий получил упоминавшийся выше меморандум трех архиереев с требованием полного отказа от акта 8 октября, а 27 ноября состоялся еще один прием экзарха в Киевском генерал-комиссариате. Владыка сообщил об общем желании своих архиереев обсудить проблему на Соборе епископов экзархата, но получил жесткий ответ, что такой Собор не будет допущен до окончания войны. Учтя мнение духовенства и паствы, митрополит Алексий издал указ от 15 декабря 1942 г. о том, что «каноническое решение ... дела объединения прекращается до окончания войны, а акт от 8.10. с. г. отменяется до рассмотрения его на первом после войны Соборе епископов экзархата»[70].

И тут в дело вмешалось Министерство занятых восточных территорий, увидевшее реальную возможность реализации своих планов создания единой Украинской церкви. По всей вероятности, и Мстислав, имевший тесные связи с министерством, действовал в октябре не самовольно, а с его санкции. Чиновники РМО, использовав претензии автокефального митрополита Харьковского Феофила на то, чтобы он как старейший архиерей созвал Всеукраинский Собор, выступили с инициативой проведения 22–24 декабря 1942 г. «заседания синода объединенной Украинской православной церкви». Это заседание должно было состояться в Харькове, который находился на территории, контролируемой военной администрацией, вне пределов досягаемости Коха. Но последний все-таки сумел сорвать проведение архиерейской конференции в Харькове, на которую, вероятно, в любом случае не приехало бы большинство епископов Автономной церкви. В своей «Докладной записке к православному церковному вопросу в рейхскомиссариате Украина» от 31 января 1943 г. К. Розенфельдер с негодованием писал: «Рейхскомиссар Украины до сих пор пресекал все высказанные православной стороной желания о проведении церковного собрания (Собора). Так, в конце концов, пришлось отменить... съезд всех украинских архиереев в Харькове (22–24.12. 1942 г.), поскольку рейхскомиссар не разрешил епископам управляемой им территории поездку в Харьков, хотя это совещание было одобрено военной администрацией и командиром полиции безопасности и СД в Харькове. Такая политика медленно, но верно ведет к полной потере доверия значительной части населения (и не только верующих) к германскому руководству... Если немецкая сторона будет препятствовать каждой попытке регулирования церковной жизни, случаи такого рода закономерно обратят взгляды верующих на Москву»[71].

Полное согласие с позицией РМО фактически выражал шеф Генерального штаба старшего генерала войск безопасности и командующего на территории группы армий «Б», писавший 9 января 1943 г.: «Прежняя разработка церковного вопроса неудовлетворительна... Совместная работа с Германией должна была быть документально оформлена изъявлением лояльности по отношению к немецкому Вермахту на назначенном 22–24 декабря 1942 г. в Харькове Синоде. Синод не состоялся, так как РКУ запретил выезд епископов. Вследствие этого дружественные Германии церковные круги были обижены»[72]. Представитель РМО при группе армий «Б» Риссингер также сообщал 19 января 1943 г. в министерство о большом недовольстве в местных церковных кругах запрещением проезда епископов в Харьков и подчеркивал, что за сопротивлением объединению священнослужителей автономного направления «вероятно, скрываются великорусские националисты»[73].

Чиновники РМО не оставили своих планов и после харьковской неудачи, предлагали все-таки провести заседание Синода, но теперь уже в Почаевской Лавре. Об этом Розенфельдер писал в докладной записке от 31 января 1943 г.: «Укрепленная германским сопротивлением православная церковь может быть полезной только Москве или экстремистскому украинскому национализму. Поэтому, исходя из германских целей в восточном пространстве, я считаю целесообразным при вновь возникшем поводе дать знать представителям православных церковных групп, что не существует возражений против проведения Собора всех украинских архиереев, в случае если он останется в рамках программы заседаний намеченного в Харькове совещания... Но я считаю нежелательным проводить такой Собор вне подчиненных гражданскому управлению областей». Кроме того, в записке предлагалось разрешить создание духовных семинарий: «Поэтому следует стремиться к тому, чтобы учредить заведения по подготовке священников с постоянным учебным процессом. Эти заведения будут ограничены необходимым количеством (не больше одного на генерал-бецирк). Списки намеченных к приему воспитанников, как и состав преподавательского корпуса и учебные планы представляются соответствующему генеральному комиссару. Вследствие этого станет возможным далеко идущий контроль православного клира и определенное управление им»[74].

Однако все подобные планы наталкивались на непреодолимое препятствие в лице Э.  Коха, который не шел ни на какие компромиссы. Оставался лишь один вариант – добиваться его устранения. И такая попытка была предпринята. 20 апреля 1943 г. Розенфельдер отправил обширный доклад «Церковная политика в рейхскомиссариате Украина» непосредственно А.  Розенбергу. В нем резко критиковалось распоряжение Коха от 1 октября 1942 г. и делался вывод: «Группа религиозной политики не может рассматривать подобного рода решение церковного вопроса в РКУ в качестве решения в духе германских целей на Востоке... Поэтому группа религиозной политики просит утвердить прилагаемый проект увольнения господина рейхскомиссара»[75]. Ненавидевший Коха Розенберг имел и другие причины добиваться его устранения, что рейхсминистр вскоре и предпринял. 19 мая 1943 г. состоялось разбирательство конфликта между Розенбергом и Кохом в ставке фюрера. В итоге Гитлер призвал к примирению, в то же время практически во всем поддержав жесткую линию рейхскомиссара. И РМО на время было вынуждено отказаться от своих планов в отношении Украинской церкви. Но и главные пункты своего абсурдного распоряжения от 1 октября 1942 г. Коху не удалось реализовать на практике.

После неудачной попытки объединения борьба Автономной церкви с автокефалистами разгорелась с еще большей силой. В одном из своих последних частных писем от 25 апреля 1943 г. митрополит Алексий писал: «...мои планы, связанные с актом [единения] не осуществились. Впрочем, это и к лучшему, ибо дальнейшие шаги луцкой иерархии показали, что нам с ними не по дороге, не только в церковной жизни. По-моему, теперь уже нет никаких надежд на соединение, ибо они пошли своею дорогою, по коей мы идти не можем, т. к. не может Православная церковь быть заодно с живоцерковцами, для коих каноны не являются оградой Св. Церкви Соборной»[76]. Примерно в то же время, незадолго до смерти, экзарх писал в ответе митрополиту Дионисию, что Автокефальная украинская церковь не может иметь свое начало из не всеми признанной Автокефальной церкви бывшей Польши.

На исходе 1942 г. отношение немецких властей к двум церковным группировкам на Украине заметно изменилось. Общая стратегическая линия – разделять и властвовать на оккупированных землях – оставалась, конечно, неизменной, но прежняя ориентация на поддержку по преимуществу автокефалистов уступила место более благосклонному отношению к Автономной церкви. Причина перемены была в том, что автокефалисты, тесно связанные с украинским политическим национализмом, постепенно превращались в силу, оппозиционную гитлеровскому режиму.

Германская политика сводилась к стремлению отделить Украину от России, но не к созданию независимой Украины. Со временем украинские националисты начали вооруженную партизанскую борьбу одновременно и против оккупантов, и против красных партизан. С украинским националистическим партизанским движением поддерживали контакт автокефальные епископы Мстислав (Скрыпник) и Платон (Артемюк). Им, несомненно, сочувствовал и администратор Поликарп (Сикорский). Оккупационные власти тревожили связи между украинскими сепаратистами-националистами и Автокефальной церковью. Так, в Галиции бендеровцы использовали в своих целях религиозные праздники. В Луцке происходило открытое приведение к присяге бендеровцев во время богослужения в связи с поминанием жертв большевизма. Под вывеской созданного при киевском городском управлении отдела по делам вероисповеданий в действительности был создан украинский церковный совет, заменивший незадолго до этого распущенный национальный совет. Представители церковного совета посещали епископа Автономной церкви Пантелеимона с целью оказать на него давление в пользу украинских националистов, с угрозами в случае отказа.

Автономная же церковь от начала до конца оккупации старалась держаться как можно более аполитично, и немецкие власти со временем стали считать ее более приемлемой для себя.

Но в начале войны оккупанты поощряли германофильский украинский национализм автокефалистов: когда в Днепропетровск прибыл автокефальный епископ Геннадий (Шеприкович), гебитскомиссар на площади перед народом вручил ему епископский жезл, распорядился изгнать из городского храма общину автономной церкви и передал его епископу Геннадию. Ему была передана и конфискованная у автономистов епископская резиденция. Гебитскомиссар даже приказывал арестовывать священников, не желавших подчиняться епископу Геннадию.

Среди жертв террористических актов партизан-националистов, связанных с автокефалистами, были и священнослужители Автономной церкви, в которых самочинники видели хранителей традиций ненавистной им России. 7 мая 1943 г. украинскими партизанами-бендеровцами был убит глава Автономной церкви митрополит Алексий (Громадский). Произошло это из-за того, что митрополита Алексия епископы Автономной церкви поставили перед выбором: или отречься от объединения с Автокефальной церковью, или отказаться от возглавления Автономной церкви. Митрополит Алексий предпочел отречься от сговора с автокефалистами. Это решение стоило ему жизни.

Участник погребения архипастыря архимандрит Клавдиан (Моденов) писал впоследствии о совершенном злодействе: «Когда я приехал в Кременец впервые, владыка меня очень тепло принял и приютил у себя в своих покоях, а в течение трех дней приглашал к себе обедать и ужинать, и он один раз говорил: “Отец архимандрит, голубчик, меня убьют украинские самостийники”. Такое убеждение сложилось у него на том основании, что когда-то, когда они были под Польшей (до 1939 г.), владыка был единомышлен с ними (т. е. националистами), а потом отошел от них, поэтому и ждал с их стороны мести. На Пасху, в конце недели, он поехал в лавру и намерен был там пробыть несколько дней, но вскоре ему из Кременца позвонили и сказали, что его вызывает к себе рейхскомиссар в Луцк, и он вынужден был немедленно выехать из лавры. Епископ Иаков (Заика), тогда архимандрит и ризничий, лично мне говорил, что владыка, уезжая из лавры, поклонился всем лаврским святыням и неоднократно говорил ему: “Прощайте, отец архимандрит”. Когда же он возвратился в Кременец, то ему на второй день гебитскомиссар прислал утром свою автомашину и своего шофера, и он часов в 9 утра выехал в сопровождении секретаря протоиерея Феодора Юркевича и переводчика Марка Жихарева»[77].

Гебитскомиссар не один раз почему-то по телефону справлялся: «Митрополит выехал или нет?» Между прочим, митрополит говорил, что ехать им надо не через Смыгу, а другим путем, так как в лесу близ Смыги орудуют бендеровцы, но шофер отклонил это, говоря: «Я много раз этим путем ездил и никаких бандитов никогда там не встречал». И они поехали через Смыгу. Через час или два после отъезда митрополита в Кременец по телефону сообщили, что митрополит и его спутники близ Смыги в лесу убиты... Говорили, что митрополит лежал на обочине дороги и в его теле было обнаружено шесть пуль крупнокалиберного оружия. И каждая из них для него была смертельной. Из вещей при нем не оказалось белого клобука и сапог. Отпевали митрополита Алексия в храме Богоявленского монастыря города Кременца епископ Острожский Феодор (Рафальский) и епископ Никодим (Максименко), который был духовником митрополита.

В народе распространилась молва, что в убийстве замешаны Поликарп (Сикорский) и Мстислав (Скрыпник), которые таким образом отомстили митрополиту Алексию за отход от Почаевского соглашения. Чтобы снять с репутации предводителей раскола кровавое клеймо убийц, в автокефальных кругах возникла версия о том, что митрополит Алексий явился случайной жертвой партизан-самостийников. Будто бы засаду вблизи Смыги на пути из Кременца в Луцк устроили бендеровцы для покушения на гебитскомиссара, который должен был проехать здесь, направляясь в Луцк. Автомобиль, в котором ехал архипастырь, партизаны приняли за машину гебитскомиссара и о трагической ошибке узнали, только когда подошли к машинам и увидели погибшего митрополита и его спутников. Версия крайне неубедительная, и народ ей не верил[78].

Смерть митрополита Алексия несколько примирила враждующие стороны. Даже Поликарп (Сикорский) счел нужным совершить панихиду о почившем, однако в своем слове перед панихидой все же не смог себя сдержать и не упрекнуть новопреставленного[79].

После смерти митрополита Алексия немцы еще более усилили давление на Автономную церковь, которое выражалось, в частности, в том, что епископам-автономистам месяц не разрешали избрать нового руководителя своей Церкви. Немецкая администрация выдвинула первоначально неприемлемое предложение, согласно которому каждый епископ должен был управлять своей епархией самостоятельно, без связи с другими епископами. Иерархи Автономной церкви это предложение отвергли и настояли на созыве Собора.

Избрание преемника митрополита Алексия состоялось на архиерейском Соборе в Ковеле 6 июня 1943 г. В избрании участвовали всего семеро епископов. Председательствовал на заседании старейший по хиротонии епископ Каменец-Подольский Дамаскин (Малюта). По предложению епископа Ковельского Иова (Кресовича), «старшим епископом» – название должности было предложено немецкими властями – был избран епископ Дамаскин с возведением его в сан архиепископа. Он остался при этом на кафедре в Каменец-Подольске, которую занимал и раньше. А на вдовствующую после гибели митрополита Алексия Кременецкую кафедру Ковельский Собор переместил епископа Иова (Кресовича), викарный епископ Владимиро-Волынский Мануил (Тарнавский) стал после этого епархиальным архиереем с титулом епископа Владимиро-Волынского и Ковельского.

Через два месяца после архиерейского Собора в Ковеле, в августе 1943 г., епископ Мануил был убит бендеровцами после разговора «с глазу на глаз» с епископом Мстиславом (Скрыпником). В сентябре 1943 г. в разных местах появились листовки, в которых сообщалось, что по приговору Украинской повстанческой армии епископ Мануил как изменник Отчизны приговорен к смертной казни через повешение и что приговор приведен в исполнение[80].

Кроме него, еще 27 священников Автономной церкви, настроенных прорусски, были убиты украинскими националистами только на Волыни в течение лета 1943 г. В некоторых случаях были убиты также и члены их семей. Следствием террора стал «внезапный» рост числа автокефальных приходов, в особенности на Волыни, где в течение 1943 г. более 600 приходов перешло в Автокефальную церковь. В юрисдикции Автономной церкви решались оставаться только приходы в городах, где террор был менее ощутимым.

К концу 1942 г. в Автокефальной церкви было пятнадцать, а в Автономной – шестнадцать правящих епископов. Автокефальные епископы сильно отличались от «автономных». Они активно занимались политической деятельностью и в своем поведении, одежде (вне богослужений) и речах походили скорее на светских вождей. Многие из них, как, например, епископ Мстислав, были в прошлом политическими деятелями, другие – вдовцами или даже женатыми священниками. С другой стороны, почти все 16 епископов Автономной церкви являлись настоящими монахами, многие из них отличались высокой духовной жизнью и аскетизмом.

Интересно отметить, что из 15 епископов Автокефальной церкви, которая, по словам одного из автономных епископов, существовала только для украинцев, двое были русскими по происхождению. Русским был также и номинальный глава этой церкви, митрополит Варшавский Дионисий, провозглашенный местоблюстителем Киевского престола. С другой стороны, в Автономной церкви, которая приветствовала любого православного христианина вне зависимости от его национальности, все 16 епископов были украинцы[81].

Продолжая традиции раскольников 1920-х годов, автокефалисты ввели у себя белый епископат. Несмотря на то, что они преемственно были связаны с иерархией Польской автокефальной церкви, благочестивые жители восточных областей Украины опознали в них продолжателей дела обновленцев и «липковцев» и назвали их «новосамосвятами» или «новолипковцами». Православных людей отталкивало и то, что в автокефальных храмах богослужение совершалось на украинском языке, на что не решались даже галицийские униаты. Автокефальный протоиерей Кендзерявый потребовал даже, чтобы Божия Матерь на иконах изображалась непременно в украинском крестьянском платье, а архангел Михаил держал в руке не копье, а трезубец.

Преподавание религии детям дозволялось лишь в церковных семьях. Правда, в Полтавской епархии, которая находилась вне рейхскомиссариата и под управлением военных властей, Закон Божий разрешено было преподавать в 4-классных начальных школах, но здесь не хватало учителей, потому что большинство из них получило образование уже в советское время. Тем не менее, некоторым удавалось преподавать Закон Божий, особенно замечательным учителем в Полтаве была М.Г.  Коваленко, которая выросла в семье священника. Ее ученики на всю жизнь сохранили искреннюю веру и преданность Православной церкви. В религиозном обучении нуждались и взрослые, но единственным местом, где они могли получить его, являлись храмы[82].

На Украине церковное движение было особенно значительно в Киевской епархии. Очевидно, Киев, этот древний духовный центр, привлекал наибольшее число как миссионеров из Западной Украины, так и уцелевших священников Восточной Украины.

Епископы Автокефальной церкви Никанор и Игорь прибыли в Киев 13 марта 1942 г., на три месяца позже автономного епископа Пантелеимона, прибывшего в конце 1941 г. В самом Киеве им удалось открыть только три прихода, в то время как у владыки Пантелеимона было 28 церквей, включая восемь монастырей. Особенно обидным для автокефалистов было то, что им не удалось получить Софийский собор и пришлось довольствоваться собором Андреевским. Монахи Киево-Печерского монастыря так встретили автокефальных епископов, что те едва смогли благополучно ретироваться[83].

3 ноября 1941 г. одна из главных святынь Киева – Успенский собор Киево-Печерской Лавры был взорван. В этот день храм посетили президент Словакии Й.  Тисо и рейхскомиссар Э.  Кох.

Немецкий историк Хейер считает, что за взрывом стояли глава партийной канцелярии Мартин Борман и рейхскомиссар Эрих Кох, преследовавшие при этом цель нанести удар в самый духовный центр Украины, чтобы лишить ее исторических воспоминаний. В подтверждение Хейер ссылается на мнение полковника Бизанца, немецкого офицера, специализировавшегося на проведении немецкой политики в Галиции. По словам Хейера, полковник Бизанц считал, что именно такое мнение господствовало среди офицеров контрразведки в Киеве[84].

Находившийся в момент взрыва в Киеве К. Розенфельдер писал 13 июня 1944 г. начальнику руководящей группы по вопросам культуры Мильве-Шредену: «Относительно взрыва церкви среди немцев господствует общее мнение, что он был произведен по приказу РКУ. Следующие обстоятельства дают повод для этого предположения: 1) Перед взрывом собор часто предоставлялся для осмотра. 2) Многочисленные жители соседних зданий были полностью эвакуированы перед тем, как последовал взрыв. 3) Расположенная на монастырской территории полицейская часть во время взрыва находилась на тренировке вне этой территории... Среди местных жителей также господствует мнение, что монастырь взорван немцами»[85].

Взрыв собора некоторые исследователи связывают с покушением на президента Словакии, считая это делом рук специально оставленной в тылу немцев диверсионной команды капитана Лутина. Однако заложенная еще в сентябре 1941 г. взрывчатка сработала с запозданием, и фашистские руководители успели покинуть собор до взрыва[86].

Украинское монашество отвергало автокефальных священнослужителей как неканоничных, и первоначально все 15–17 обителей западной части республики принадлежали к Автономной церкви. Следует отметить, что женские монастыри росли гораздо быстрее, чем мужские, так как немецкие власти запрещали пострижение мужчин работоспособного возраста на том основании, что таким путем многие украинцы могли уклониться от трудовой повинности. В восстановлении монастырей поэтому могли участвовать главным образом монахи, уцелевшие после гонений 1920–1930-х годов.

Всего на бывшей советской части Украины было воссоздано 36 монастырей: девять в Киевской области, пять в Житомирской, по четыре в Одесской и Ровенской, по три в Хмельницкой, Черниговской, Полтавской, Винницкой и по одному в Сумской и Днепропетровской. Число их насельников превысило 2 тыс. человек. Таким образом, около 45 обителей относилось к Автономной церкви (Одесская область отошла к Румынии), и лишь два небольших монастыря на Волыни – Белевский и Дерманский – с 70 иноками перешли в 1943 г. к автокефалистам[87].

После ухода Красной Армии почти во всех городах Украины нашлись священники, либо жившие на положении высланных, либо работавшие в качестве ремесленников. Эти священники получали в местных комендатурах разрешение на организацию церковных общин. Почти везде находились церковные здания, настолько сохранившиеся, что их можно было снова приспособить под церкви. Чаще всего это были кладбищенские церкви, закрытые после 1937 г. Первые богослужения обычно совершались уже через несколько дней после прихода немецкой армии. Верующий народ, голодный, нищий, разоренный войной, самоотверженно трудился над восстановлением храмов, украшал их уцелевшими в домах и пожертвованными иконами, приносил тайно укрывавшиеся богослужебные книги.

В Днепропетровской епархии было открыто 318 приходов автономной церкви и 112 приходов церкви автокефальной. Большая часть священнослужителей автокефальной церкви молилась за Гитлера, за победу над Красной Армией и поддерживала немецкие оккупационные власти. В связи с этим происходили конфликты у верующих со своим духовенством и руководством религиозных общин, а иногда и прямой бойкот Церкви. Поэтому уже с конца 1942 г. в Днепропетровской области начался распад Автокефальной церкви, а к моменту ее освобождения от фашистских захватчиков оставалось только 25 автокефальных церквей. В них по-прежнему продолжалось поминовение митрополита Варшавского Дионисия[88].

Архиепископ Днепропетровский Димитрий (Маган), который хорошо знал церковную жизнь Западной Украины до войны, был поражен религиозным энтузиазмом православных жителей своего кафедрального города. Он рассказывал, что на Богоявление в 1943 г. у кафедрального храма собралось около 60 тыс. верующих, чтобы идти крестным ходом на Днепр. Немецкая цензура не разрешила в газетной статье о празднике привести верные данные о числе участвовавших в крестном ходе, приказав заменить 60 на 20 тыс.[89]

В 1943 г. Автономная церковь вновь открыла семинарию в Кременце, которая была закрыта советскими властями в 1939 г., после присоединения Западной Украины к СССР. Автокефальная церковь хотела открыть в Киеве семинарию и духовную академию, но оккупационные власти этого не допустили. Тогда для пополнения духовенства епископ Никанор (Абрамович) организовал в Киеве проверочную комиссию из нескольких лиц, имевших богословское образование. Комиссия проверила 71 кандидата в священники, но главное пополнение шло через обучение кандидатов на краткосрочных курсах, продолжавшееся от одного до шести месяцев. Вскоре оккупационные власти запретили такие курсы, как запретили организацию среднего и высшего образования.

В 1941–1942 годах в начальных школах стали было вводить обучение Закону Божиему, но уже в следующем году его преподавание оккупационными властями было прекращено[90]. Тогда Автокефальная церковь дала распоряжение священникам собирать детей в церквах для обучения Закону Божиему. В других городах и Автономная, и Автокефальная церкви организовали пастырские курсы. В течение двух лет в Автономной церкви было рукоположено более 400 священников и более 200 – в автокефальной[91].

Возрождение Православия в России было настолько очевидным фактом, что это явление заставило оккупационные власти все серьезнее заниматься им. Уже в октябре 1941 г. они сделали попытку подведения первых итогов и дали перечень церковных направлений на Украине к октябрю 1941 г.: Тихоновская церковь, Автокефальная украинская церковь, живая церковь, раскольники (старообрядцы), католики, разные секты.

По поводу Тихоновской церкви было сказано, что ее официальный глава, митрополит Сергий (Страгородский), после «конкордата» с большевистским государством из-за оппозиции большинства верующих и духовенства оказался в изолированном положении. Лично митрополит Сергий, как считали оккупанты, был представлен на Украине совершенно незначительной группой сторонников. Однако сама Церковь, официально представляемая митрополитом Сергием, канонически была законна, и большая часть оказавшихся в стране священников принадлежало этому направлению, что одинаково относилось как к украинцам, так и к русским. У части украинцев-священников русофильская тенденция проявлялась несомненно. Епископов этой церкви долгое время не удавалось обнаружить, кроме живущего в Киеве 83-летнего архиепископа Антония (Абашидзе), полностью парализованного и не способного к активной деятельности. Архиепископ Антоний, кстати, в свое время исключил из духовной семинарии Иосифа Джугашвили.

Живую церковь фашисты справедливо считали связанной с коммунистической властью и потерявшей догматическую основу. Богослужения Живой церкви в г. Бердичеве ими были просто запрещены. Секты были распространены только на юге Украины, там, где находились немецкие колонисты.

Стремясь ослабить русское влияние, оккупационные власти поддерживали украинский сепаратизм, особенно сильный в Галиции, где многие националисты принадлежали к Униатской (Греко-католической) церкви. В то же время немцы решительно пресекали всякие попытки католической миссионерской деятельности на восток от нее, не желая допустить распространения влияния Ватикана[92].

Нацистские оккупационные власти, учитывая роль христианства в жизни населения, осуществляли небезуспешные попытки заручиться поддержкой духовенства. Этому содействовали весьма распространенные в его среде иллюзии относительно возможностей создания украинского государства под крылом рейха. Провозглашение акта о независимой Украинской державе (30 июня 1941 г. в Львове) было встречено с энтузиазмом и сопровождалось специальными посланиями и пастырскими письмами епископа Поликарпа (Сикорского) (УАПЦ) и митрополита Шептицкого (УГКЦ).

Эйфория освобождения от сталинского режима в первые месяцы войны проявилась в представительных и помпезных встречах германских военных и гражданских чинов во многих населенных пунктах Украины. Особенно торжественно эти акции проходили в «дистрикте Галиция», входившем в состав Польского генерал-губернаторства. Военно-административный режим здесь был несколько мягче, чем в рейхскомиссариате Украина, хотя и не настолько, чтобы не вызывать сопротивления со стороны населения и протестов общественности, в частности высших иерархов.

Нацистский «новый порядок» тяжким бременем лег на украинское население. Продовольственно-сырьевые поставки, осуществлявшиеся с германской педантичностью, до предела обостряли бедствия большинства людей. И часто своеобразными «пропагандистами» своевременного выполнения сельхозпоставок выступали священники, правда, в большинстве случаев – под давлением оккупационных властей, иногда – с целью предотвращения карательных акций за невыполнение разнарядок.

Служители культа оказались причастными, хотя и в разной степени, к такой трагической странице войны, как угон населения оккупированных территорий на работу в Германию. Известно, что очень немногие украинцы добровольно ехали в Третий рейх. Но, поскольку организация Заукеля базировала свою деятельность не только на принципе добровольности (основная масса из более чем 2 млн. «остарбайтеров» оставляла родину принудительно), христианское сознание пастырей, призывавших к покорности и выполнению приказов гитлеровцев, расходилось с настроением большинства паствы[93].

Приемы, которые при этом использовались, были разнообразными, но основной формой пропаганды явились воззвания и пастырские послания. «Обращение украинского православного духовенства и общественных организаций Сарненщины» напоминало по содержанию обычную «агитку». Призывая «приступить к сотрудничеству с немецким народом, чтобы таким образом дать доказательство нашей благодарности за уничтожение коммунизма», за установление «нового строя в Европе», авторы обращения рекомендовали родителям «охотно посылать своих детей на работу в Германию, где они познакомятся с новыми способами хозяйствования, которые затем смогут использовать на своей земле»[94].

Не остались в стороне от пропагандистской кампании и руководители автономной церкви. В послании архиепископа Алексия (март 1943 г.), в частности, говорилось: «Мы верим, что и Господь, который зовет к себе всех нуждающихся, не оставит без помощи и заступничества тех наших людей доброй воли, которые по призыву властей наших охотно и добровольно отдадут свои силы для общего блага в добросовестном труде в Германии»[95].

По призыву общественных организаций и духовенства население оккупированных территорий Украины принимало участие в сборе металла, одежды, обуви и т. п. для потребностей вермахта. Но, конечно же, не помощь оккупантам была главным содержанием деятельности религиозных общин и духовенства. Священнослужители разных конфессий видели свою миссию в том, чтобы помочь исстрадавшимся соотечественникам в годину тяжелых испытаний. Война обездолила миллионы людей, но особенно болезненно ударила по наименее защищенным – детям. Сотни тысяч из них стали полусиротами и сиротами. Поэтому именно дети стали главным объектом благотворительной деятельности духовенства. Большую роль в этом деле играли монахини и послушницы различных монастырей[96].

Когда в 1942 г. над Карпатами нависла угроза голода, западно-украинская общественность организовала вывоз 25 тыс. детей Бойковщины, Покутья, Лемковщины на Подолье, где местное население разделило кров и стол с детьми. Искреннюю заботу о малышах проявили отцы-василиане, сопровождавшие детей в пути. Практически в каждом карпатском селе священники приложили усилия к организации оздоровления и питания детей летом[97].

Война обусловила появление еще одной категории людей, которым довелось особенно тяжело, – военнопленных красноармейцев. Германское командование разрешило передавать продуктовые посылки в лагеря весом до 6 кг, и, пользуясь этой возможностью, население передавало в лагеря все, что могло поддержать последние силы пленных. В этой работе деятельное участие приняли церковь, учителя, старосты сел[98].

Несмотря на церковный раскол на Украине и развязанный националистами террор против представителей автономной церкви, в годы войны произошло массовое возвращение жителей Украины к Православию. В открывшиеся церкви народ стекался со всех сторон. Отмечалось громадное количество крещений. Празднование больших христианских праздников снова возобновилось. На Крещение во всех украинских городах крестные ходы и водосвятия собирали множество народа. На Пасху церкви не могли вместить всех молящихся[99].

Посещаемость богослужений была исключительно велика. Церкви поднимали вопрос перед немецкими военными властями о возвращении отобранного коммунистами имущества, на что военные власти давали отдельные разрешения. Именно немецкая армия сразу брала на себя ответственность за возвращение верующим недавно отобранного советской властью имущества.

У украинцев прослеживалось стремление восстановить Православную церковь с проповедью на украинском языке и службой на старославянском языке. Между тем автокефальная церковь пыталась украинизировать даже неукраинцев, в том числе белорусов Полесской епархии, путем замены церковнославянского языка при богослужении на украинский. Соответствующее послание было отправлено митрополитом Дионисием из генерал-губернаторства на оккупированную территорию епископу Поликарпу Брестскому и епископу Александру Полесскому. Между русофилом, белорусским епископом Венедиктом и украинским епископом Поликарпом велась борьба за белорусские приходы в районе Бреста, присоединенного к Украине.

В церковном вопросе на Украине не было единства. Старшее поколение твердо стояло за Церковь, как, во многих случаях, и молодежь в сельских местностях, в то время как в индустриальных районах было заметно равнодушие к религии. В отдельных деревнях население открывало недействующие уже двадцать лет церкви через несколько часов после прихода немецкой армии, чистило их и украшало старинными, скрытно хранившимися иконами. Старшее поколение еще помнило церковные обычаи, в то время как молодое поколение не знало, как надо держать себя в церкви.

23 августа 1943 г. Харьков был освобожден Красной Армией. Митрополит Феофил (Булдовский) остался в городе, не воспользовавшись возможностью эвакуироваться, и через несколько дней обратился к патриарху Сергию с приветственной телеграммой и просьбой о принятии его в молитвенно-каноническое общение. 9 ноября 1943 г. из Патриархии был получен телеграфный вызов Феофила в Москву[100].

Но в столицу митрополит Феофил не выехал, 12 ноября он был арестован НКВД и скончался в заключении 20 января 1944 г. Патриарх Сергий, получив информацию о деятельности митрополита Феофила во время оккупации Украины, утвердил постановление 13 епископов Украинского экзархата от 25 декабря 1924 г. о лишении Феофила (Булдовского) и его сторонников-лубенцев архиерейского сана и отлучении их от Церкви. Феофил был единственный епископ-автокефалист, который не захотел эвакуироваться при отступлении немцев. Все остальные бежали вначале в Галицию или на Волынь, а оттуда в Варшаву. Многие из оставшихся на Украине священников-автокефалистов были арестованы.

В то время как епископы, принадлежавшие к автономной церкви, должны были помещаться в номерах варшавских гостиниц и в частных домах, епископат автокефальной церкви пользовался широким гостеприимством митрополита Дионисия. Митрополит Поликарп был помещен в митрополичьих покоях самого Дионисия, а остальным епископам отвели отдельные комнаты. В то время как епископы-автокефалисты совершали богослужения в верхнем храме митрополичьей церкви, епископам Автономной церкви была предоставлена подвальная церковь на православном кладбище в предместье Варшавы. Последние не возносили имени митрополита Дионисия за богослужениями.

В вербное воскресенье 1944 г. украинская автокефальная иерархия поднесла митрополиту Дионисию как создателю «неоавтокефальной» церкви на Украине титул «патриарха всея Украины». Принимая грамоту и новый титул, митрополит Дионисий произнес на украинском языке благодарственную по адресу автокефалистов речь.

Быстрое приближение Красной Армии летом 1944 г. к Варшаве и отступление немецких войск из Польши вызвало столь же быструю эвакуацию в глубь Германии всего пребывавшего в Варшаве епископата[101].

При отступлении немцев из епископата Автономной церкви эвакуировалась только часть архиереев, но глава Автономной церкви архиепископ Дамаскин (Малюта) при эвакуации из Каменец-Подольска был захвачен советскими военными властями, арестован и отправлен в сибирский лагерь, где скончался. За пределами Украины и впоследствии в эмиграции оказались архиепископ Днепропетровский Димитрий (Маган), епископы Житомирский Леонтий (Филиппович), Львовский Пантелеимон (Рудык), управлявший в 1941–1943 годах Киевской епархией, а также Ровенский Феодор (Рафальский). В эмиграции архиепископ Димитрий вошел в юрисдикцию Карловацкого Синода; владыка Пантелеймон (Рудык) в 1959 г. в сане архиепископа был принят в общение с Московской Патриархией и скончался в 1968 г. архиепископом Эдмонтским и Канадским. Архиепископ Николаевский Антоний (Марценко) и архиепископ Ростовский Николай (Амасийский) бежали в Румынию. Епископ Николай скончался там в 1945 г., а владыка Антоний переехал из Румынии в Карловы-Вары, вошел в юрисдикцию Польской церкви, потом в 1946 г. был принят в общение Московским Патриархом и получил назначение на Орловскую кафедру.

Большинство епископов и почти все духовенство Автономной церкви при отступлении немецких войск с Украины остались на Родине. Многие из священнослужителей были арестованы НКВД по подозрению в сотрудничестве с оккупантами, которое, как правило, выражалось только в том, что священники открывали храмы и совершали богослужения по разрешению немецких властей. Епископ Вениамин (Новицкий) еще в феврале 1943 г. при приближении Красной Армии к Полтаве хотел остаться в своем кафедральном городе, но был принудительно эвакуирован недели за две до отхода из города немецких войск. Он поселился в Почаевской Лавре вместе с епископами Кременецким Иовом (Кресовичем) и находившимся там на покое Никодимом (Гонтаренко). На родине остались архиепископ Черниговский Симон (Ивановский) и его викарий епископ Нежинский Панкратий (Гладков); оба они были известны на Украине как русские патриоты. При освобождении Украины от немцев епископ Никодим (Гонтаренко) оставлен был на покое в Почаевской Лавре; архиепископ Симон в 1945 г. получил назначение на Полтавскую, а епископ Иов в том же году – на Измаильскую кафедру. Епископы Вениамин (Новицкий) и Панкратий (Гладков) были арестованы НКВД и отправлены в сибирские концентрационные лагеря, где владыка Панкратий вскоре погиб[102].

Всего за годы оккупации в республике было открыто не менее 5400 православных храмов, что соответствовало 40 % дореволюционного количества церквей. В отчетах Совета по делам РПЦ указывалось, что на 1 июля 1945 г. на Украине имелось 6072 действующих храма, причем отмечалось, что 587 зданий уже изъяли у приходских общин местные власти, так как они до войны использовались как общественные учреждения (в это число не входят церкви, снятые с регистрации из-за отсутствия священнослужителей). Из получившейся цифры в 6659 надо вычесть примерно 1300 храмов западных областей Украины. В итоге остается примерно 5400 храмов. Подсчеты по отдельным областям также подтверждают эти данные. По документам известно (хотя эти сведения неполны), что в период оккупации было открыто: в Винницкой области 822 храма, Киевской – 798, Одесской – 500, Днепропетровской – 418, Ровенской – 442, Черниговской – 410, Полтавской – 359, Житомирской – 346, Сталинской (Донецкой) – 222, Харьковской – 155, Николаевской и Кировоградской – 420 и не менее 500 в Запорожской, Херсонской и Ворошиловградской[103].

Если мы захотим обобщить положение Автономной и Автокефальной церквей на Украине, получается очень своеобразная картина. Стоявший во главе автономной церкви влиятельный архиепископ Алексий (Громадский) сдерживал своим личным авторитетом слишком ярые проявления украинского шовинизма в западных областях Украины, в частности на Волыни. Зато на бывшей советской территории в 1941 г. свободно действовали проникшие туда с немецкой армией агенты Бендеры и Мельника. С конца 1941 г. слишком большая самостоятельность этих агентов, особенно бендеровцев, заставила оккупационные власти принять против них весьма решительные, но непоследовательно проводимые меры. Меры эти местами затруднили, а местами приостановили вмешательство националистов в борьбу между Автономной и Автокефальной церквами[104].

Немцы шли навстречу и содействовали представителям автокефальной церкви до тех пор, пока не стали учащаться антигерманские выступления бендеровских партизан, после чего немцы начали поддерживать автономистов и препятствовали какому бы то ни было сотрудничеству между этими двумя церквами.

Донесения германских властей, как и показания церковных деятелей, свидетельствуют о том, что несмотря на предпринятую бендеровцами кампанию террора подавляющее большинство украинского населения поддерживало Автономную церковь. В некоторых донесениях даже говорилось, что на Восточной Украине не было национального сепаратизма. Однако более справедливым представляется мнение Хейера, который писал, что чем дальше на восток от Галиции, тем слабее проявлялись национальные чувства населения. Интересно отметить, что массовое партизанское движение бендеровцев и мельниковцев было фактически ограничено Галицией, Волынью и частью Подолии, т. е. бывшей польской Украиной. В 1941–1943 годах большинство народа стремилось к восстановлению традиционного Православия. Даже внешние проявления модернизма отталкивали верующих. В своей книге Хейер пишет, что выбор мирян между Автокефальной и Автономной церквами часто зависел от незначительных внешних причин, от того, например, что автокефальный архиепископ Никанор (Абрамович) посещал во время поста киевскую оперу или же от того, что автокефальные священники вместо священнической одежды носили светскую, часто ярко расшитые украинские рубашки и коротко стригли волосы. Еще более упорное неприятие со стороны верующих встретил вопрос о замене церковнославянского языка во время богослужений украинским[105].

Таким образом, модернизм Украинской автокефальной церкви оттолкнул от нее не только почти всех монашествующих, но и большинство верующих. По мнению некоторых зарубежных исследователей, в Автокефальной церкви было вдвое меньше прихожан, чем в Автономной[106].

В конце концов, оккупанты пришли к выводу, что на Украине вовсе не было украинского национального движения и даже не было мысли об украинском независимом государстве. Напомним, что немецкая политика сводилась к стремлению отделить Украину от России и использовать для этого сепаратистское движение. Вместе с тем оккупанты не желали и создания независимой Украины. Именно с этой точки зрения и изучалось настроение населения, именно поэтому с удовлетворением отмечалось равнодушие большей части украинского населения к национальной украинской церкви.

Ежегодник 2005/2006