Ежегодник "Белоруссия и Украина:

история и культура"

Ежегодник 2005/2006  

Иванов Ю.Ф. 

ЖИЗНЬ И СУДЬБА УКРАИНСКОГО ИСТОРИКА Н.В. МОЛЧАНОВСКОГО // Белоруссия и Украина: История и культура. Ежегодник 2005/2006 / Гл. ред. Б.Н. Флоря. – М.: Индрик, 2008. С. 127–144.

Никандр Васильевич Молчановский (1858–1906) был многообещающим учеником И.В. Лучицкого – одного из известнейших исследователей Новой истории. Но судьба его сложилась так, что это имя в истории исторической науки заняло скромное место. Как это сложилось и рассматривается в предлагаемой статье.

Н.В. Молчановский родился на Украине в селе Лозовата Балтского уезда Подольской губернии в семье священника местной церкви[1]. По заведенному у церковнослужителей обыкновению, ребенка определили в уездную бурсу, где сохранялись дореформенные нравы, тяготившие новичка. Родители не упорствовали и перевели мальчика в Киевскую 2-ю мужскую гимназию, которая пользовалась хорошей репутацией. Гимназию он закончил в 1876 г.[2] В следующем году юноша поступил на историко-филологический факультет Киевского университета. Молодежь шла сюда охотно, желая учиться у широко известных профессоров. Демократически настроенные тяготели к родоначальнику украинской историографии В.Б. Антоновичу или к И.В. Лучицкому. Молчановский сразу же выделился блестящими способностями и неутомимой работоспособностью. Лучицкий впоследствии признался, что студент «стал предметом соперничества профессоров, руководивших его занятиями»[3]. Только учиться молодому человеку довелось совсем немного.

Что же произошло? Война 1877–1878 гг., которую Россия вела за освобождение болгар от османского ига, повлияла на развитие революционного и демократического движения в стране, которое проявилось и в студенческих волнениях, отчасти навеянных народническим движением. В Киеве вследствие сложного переплетения социальных и национальных взаимоотношений образовалась благоприятная почва для разнохарактерных оппозиционных выступлений. Тем более что большинство киевских студентов нищенствовало. Сказывалась и близость города к театру военных действий. Народнические группы воспользовались этими обстоятельствами и активизировали свои действия в молодежной среде. Для выступления недоставало только повода. Вскоре он появился.

Ночью 25 февраля 1878 г. бакунист В.А. Осинский произвел два выстрела в товарища губернского прокурора М.М. Котляревского, прославившегося садистской жестокостью к политическим арестантам. Нападавший скрылся. Полиция же задержала случайно подвернувшегося ей студента. У него обнаружили пятизарядный револьвер, в котором недоставало двух патронов[4]. Узнав об этом аресте, Осинский принялся подбивать студентов вступиться за товарища. «Последовали сходки, на которых он выступал с речами, доказывая, что студенты не должны молчать, когда их совершенно невинных товарищей безответственные жандармы арестовывают…»[5] Красноречие оратора, его горячность производили сильное впечатление. На сходке, собравшейся 14 марта, постановили просить ректора похлопотать за арестованного. Тот отказался и заявил, чтобы впредь к нему с подобными ходатайствами не обращались[6].

Грубость ректора возмутила молодежь. На последующих сходках студенческие речи приобрели политический характер. Присутствовавший на них народник В.К. Дебогорий-Мокриевич записал: «…ораторы доказывали, что студенты до тех пор не будут избавлены от административного произвола, пока во всем государственном строе не произведут соответственных реформ»[7]. Властям было от чего обеспокоиться. Ректор сам пришел на сходку, состоявшуюся 21 марта на университетском дворе. Первыми его словами были «Шапки долой!». Далее ему говорить не позволили. Знаменитый химик, а тогда студент А.Н. Бах, описал, что произошло: «Все остолбенели от удивления и на несколько секунд стояло гробовое молчание. Но затем раздался такой оглушительный свист и нечеловеческий вой, какого мне больше не приходилось в жизни слышать»[8].

Когда установилось относительное спокойствие, ректор потребовал выдачи зачинщиков. Естественно, молодые люди отказались. Всех переписали, и министр народного просвещения приказал судить их университетским судом. Суд состоялся на следующий день. Было вынесено постановление: 49 студентов исключить на 3 года без права поступления в другие учебные заведения. На подобных же условиях, только на два года, исключили еще 75 человек. Несколько студентов исключалось на один год и тоже без права поступления куда бы то ни было. Десятерым молодым людям предложили самим уволиться. Всего исключили 142 человека[9]. Совет университета утвердил решение суда. Из всех членов совета протестовал один Лучицкий, изложивший особое мнение в письменном виде.

Еще до заседания университетского суда Киевский генерал-губернатор обратился к министру внутренних дел с просьбой исходатайствовать у царя разрешение выслать исключенных главных зачинщиков в дальние губернии под надзор полиции, а менее виновных иногородних отправить в места их прописки или к родителям. Администрация опасалась, что почти 150 молодых людей «выкинутых» (терминология генерал-губернатора) из университета, «недовольных, в большинстве лишенных средств существования могут произвести смуту»[10]. Ответ задерживался, и генерал-губернатор торопил министра: «…нужно, чтобы вслед за решением университетского суда, если он уволит 150 студентов, я был бы снабжен полномочиями тотчас выслать их из Киева»[11]. Суд и совет университета только проштамповали решение, принятое в высших сферах.

Что нам известно об участии  Н.В. Молчановского в событиях февраля–марта 1878 г.? Ответ дает жандармская справка. «Молчановский участвовал во всех сходках, оказывал явное неповиновение университетским властям и ранее сего был на замечании»[12]. Это и усугубило последствия. Его исключили по первому разряду, т.е. на три года. Далее распоряжением генерал-губернатора он был определен в уездный городок Вятской губернии Котельнич. Кроме установления за Молчановским гласного полицейского надзора, было предписано подвергнуть его надзору «без срока секретному»[13].

Киевская либеральная общественность устроила на вокзале высылаемым шумные проводы. Московское студенчество тоже не осталось безучастным. 3 апреля киевляне прибыли на Курский вокзал первопрестольной. Их встретили около двухсот молодых людей. Оказалось, что некоторые высылаемые на север были отправлены без теплой одежды. Встречающие тут же отдали им свою.

В арестантских каретах киевлян повезли в тюрьму под конвоем киевских и московских полицейских. А за стражей следовала пятитысячная толпа, шумно выражавшая свою солидарность с киевлянами. Тогда полиция натравила на московских студентов охотнорядцев и лабазников. В центре города произошло дикое побоище. Киевлян же некоторое время продержали в пересыльной тюрьме, а потом небольшими партиями вывозили оттуда для отправки.

20 апреля Молчановский был доставлен к назначенному местожительству. Котельнич представлял собою небольшой городок с населением около трех тысяч человек, преимущественно мещан и купцов, занимавшихся торговлей и извозом. Общественные вопросы этот слой людей почти не интересовали. Жить здесь ссыльному было несладко. Обычно образованные ссыльные в городах Вятской губернии старались наняться домашними учителями детей чиновников или богатых предпринимателей. Иногда удавалось получить должность в земстве. Молчановский тоже попросил начальство разрешения давать частные уроки. Ему отказали. Более того, запретили куда-либо отлучаться из города[14].

Отказ поставил Молчановского в чрезвычайно трудное положение: родители не имели возможности ему помогать. В семье было много детей и всех приходилось обучать. В отчаянии Молчановский обратился к Вятскому губернатору с просьбой разрешить ему поступить вольноопределяющимся на военную службу[15]. Военный министр Д.А. Милютин был согласен принимать в армию административно ссыльных. Вмешалось III Отделение собственной его Императорского Величества канцелярии, поставив условие: разрешение давать «не ранее истечения года со времени пребывания на место ссылки»[16]. К тому времени Молчановский уже несколько обустроился, кое-как перебиваясь на скудное пособие в 6 рублей, полагающееся каждому ссыльному. Он свел близкое знакомство с местными учителями и принялся делиться с ними своими обширными знаниями. При их содействии ссыльный имел возможность вести переписку, неподконтрольную исправнику, получать скромные суммы, присылаемые друзьями, литературу. Будущее не казалось ему безысходным, и с новой просьбой о зачислении в армию Молчановский не обращался.

5 февраля 1880 г. народоволец Степан Халтурин совершил взрыв в Зимнем дворце. Александр II не пострадал. В ознаменование спасения царя, во всех церквах России служили благодарственные молебны. Особенное усердие проявили власти Вятской губернии, поскольку террорист являлся их земляком. Соответствующее моление состоялось и в Котельниче. Исправник, заметив в соборе Молчановского, пришедшего с другим ссыльным, Н. Симоновским, почувствовал удовлетворение, полагая, что они встали на путь исправления. Заблуждение было недолгим. Подавая пример монархического рвения, отцы города с самого начала церковной службы опустились на колени. Их примеру последовало несколько сот молящихся. Молчановский с товарищем остались стоять. Верноподданного единения не получилось. Донесение об инциденте было отправлено губернатору. Тот о скандале уведомил Петербург. В деле административно ссыльного появилась запись о его новой провинности[17]. В наказание Молчановского лишили пособия и определили для его местожительства наиболее малолюдные углы Котельнического уезда[18].

В таких трудных условиях ссыльный не переставал следить за журнальными новинками, читать присылаемые ему газеты и прорабатывать книги. Русские издания, поступавшие на имя Молчановского, проверялись исправником, литература на иностранных языках пересылалась в этих же целях губернатору. Наряду с печатной продукцией, товарищи присылали свои записи лекций университетских преподавателей. Не забывали его Лучицкий и Антонович.

Через вятских друзей Молчановский передал в журнал народнического толка «Слово» очерк, подписанный прозрачным псевдонимом NW[19]. Автор, используя статистические отчеты Котельнического уездного земства и личные наблюдения, набросал картину безысходной нищеты пореформенной вятской деревни. В очерке прослеживалась возрастающая динамика убывания плодородия крестьянских полей вследствие нехватки удобрений; было показано, как селяне, пытаясь преодолеть последствия этого процесса, попадали в заколдованный круг. Расширяя посевные площади, они сводили принадлежавшие им леса, в результате чего уменьшалась возможность пасти в них скот, и деревенские жители лишились дров. Распахивались луга, что вело к уменьшению заготовок сена, которого и без того не хватало на всю зиму. Сокращение кормовой базы приводило к уменьшению поголовья скота и необходимого для поддержания плодородия полей навоза. Истощенные земли забрасывались и превращались в «неудобья».

Молчановский высмеял либералов, объяснявших обеднение котельнических крестьян необразованностью и упорством. Он раскрыл бесплодность деятельности уездного земства, во главе которого стояли люди, заинтересованные в эксплуатации села. Их предложения по повышению благосостояния деревни были абсурдны. Например, предлагали «ввести в употребление соломенные лапти вместо липовых, которые оказались слишком дорогими для уездного населения»[20]. Автор четко обосновывал свой вывод о том, что даже разумные меры при существующем положении не принесут успеха: «все это совершенно бесполезно»[21]. Молчановский намекал на необходимость социального переустройства.

Очерк заинтересовал общественность и, как заметил Лучицкий, о нем заговорили[22]. Вятский губернатор всполошился и распорядился ограничить издание статистических сборников по уездам вверенной ему губернии. Решение мотивировалось тем, что такие сборники малополезны для функционирования земств и более пригодны для предвзятых сотрудников газет и журналов. Губернские власти, видимо, догадывались, кто являлся автором скандального очерка и как он попал в печать. Иначе, зачем потребовалось перемещать Молчановского из одного «медвежьего угла» в другой.

В вятских краях Молчановский стал писать повесть «Горениус», напечатанную позднее[23]. В ней он изложил свое представление о том, что почувствует молодой человек, возвратившийся с севера в город, где растут акации и каштаны, как встретится с любимыми профессорами. Так он изливал свои ностальгические переживания. Автор не преминул затронуть и волновавшие общество народнические идеи о герое и толпе, изложил принципы позитивистской социологии, которые полностью разделял.

Эти занятия скрашивали ссылку. Отец Никандра Васильевича неоднократно обращался к властям с просьбой возвратить сына на родину, поближе к стареющим родителям. Эти просьбы неизменно отклонялись как преждевременные. Наконец, в октябре 1880 г. очередное ходатайство удовлетворили, поскольку до конца ссылки оставалось около полугода. При переводе на попечение родителей ему запретили проживать в столицах, Киевской и Таврической губерниях[24]. Лишь в 1881 г. молодому человеку дозволили продолжить прерванную учебу.

В течение последующих трех лет он наверстывал упущенное. «Невольная остановка в научной работе удесятеряла его силы, – вспоминал Лучицкий, – и он то читал рефераты на практических занятиях по политической экономии, вызывающие изумление руководителя этих занятий ясностью и глубиною знания как экономических вопросов, так и литературы вопроса до новейшей литературы и до Маркса включительно, то работая над историей Подольской земли, то над исследованием реформы цехов и цеховой системы Штейна-Гарденберга. И то были не обычные студенческие работы»[25]. Действительно, студент выполнил два исследования довольно внушительного объема. «Очерк известий о Подольской земле» насчитывал 388 страниц[26]. Это был свод сведений о Подолии, извлеченных из русских летописей и западноевропейских хроник. Чтобы сравнить данные тех и других и критически их проанализировать, автор сгруппировал все сведения в нескольких разделах. Сочинение открывалось разделом о древнейших славянских поселениях в Подолии (угличи и тиверцы). Затем располагался раздел о неславянских племенах X–XII вв. (печенеги, половцы, черные клобуки). Следующий раздел был о заселении местностей, входивших в состав Подольской земли с конца XI в. до 1234 г. (Подолия и Болоховская земля). Далее шли разделы «Борьба Даниила Галицкого с татарами на Подолье»; «Татарское владычество до XIV в.»; «Колонизация Подольской земли литовцами»; «Завоевание Подолья Витовтом»; «Захват панами западных Подольских земель».

Даже простое перечисление разделов дает представление о том, какой объем источников пришлось изучить студенту, чтобы отобрать и систематизировать нужные сведения. Характер источников обусловил обращение Молчановского преимущественно к политической истории. Тем не менее, по возможности, он старался воссоздать историю социальной жизни изучаемого региона. В отдельных случаях сведения летописей и хроник дополнялись актовым материалом. Группированием фактов работа не ограничивалась. Автор подверг их критическому разбору, выявил достоверное и недостоверное. Особо тщательно исследователь идентифицировал географические и топографические названия, поскольку в этом вопросе источники очень путались.

Исследователь настолько овладел материалом, что мог квалифицированно полемизировать с рядом авторитетных ученых, касавшихся затронутых им вопросов. Студенческая работа вышла столь интересной и дискуссионной, что получила несколько противоречивых рецензий[27]. Научным руководителем этого сочинения был профессор Антонович, сочувствовавший студентам, пострадавшим на политической почве. В силу этого Антонович излишне снисходительно отнесся к очевидным недостаткам работы. Он не потребовал устранения ненужных повторов, а в нескольких разделах – замены пространных описаний сжатым анализом привлеченных источников.

Еще рукопись первой научной работы не получила завершения, а студент взялся за другую, объем которой был в 600 страниц. Осуществлялась она под руководством профессора Лучицкого. В новом труде рассматривалась цеховая система в Пруссии XVIII в. и ее реформирование в начале XIX в., когда обстановка в Европе резко изменилась[28]. Лучицкий обычно рекомендовал своим ученикам писать работы на основе источников. Так было и на этот раз. В немецкой литературе специальные исследования по избранной Молчановским теме отсутствовали. Студент мог воспользоваться лишь общими трудами по истории Пруссии на рубеже XVIII–XIX вв., в которые были включены отдельные замечания о причинах и ходе реформы, последовавшей за разгромом Пруссии в 1806 г. при Иене и Ауерштадте. Студент должен был самостоятельно проанализировать законодательные акты, регулирующие взаимоотношения цехов с государством. Кроме того, были изучены цеховые статуты, позволяющие установить внутреннюю организацию цехов. В распоряжении исследователя имелись источники, поддающиеся статистической обработке: этот метод для историков в России явился новацией. Статистические данные в совокупности со всем имеющимся материалом позволили установить экономическое положение ремесленников.

Изучение исторических памятников привело Молчановского к выводу, что в абсолютистской Пруссии цеховое устройство к началу XIX в. еще себя не изжило. Оно не мешало крупному мануфактурному и фабричному производству, поскольку изделия ремесла шли на местный рынок, а продукция крупной и средней индустрии поступала на внешний рынок. В результате эти разные формы производства мирно сосуществовали. Из-за отсутствия необходимых документов (Молчановский использовал только опубликованные), автор не смог установить такого важного условия существования крупных предприятий, как влияние наличия цеховых ремесленников на рынок труда.

Главной мыслью исследования являлось то, что реформы в Пруссии после разгрома ее Наполеоном преследовали исключительно фискальные цели. Автор установил, что, проводя их, Гарденберг во многом ориентировался на Францию, где в 1791 г. цеховая регламентация была упразднена. Специальная глава монографии посвящалась истории цеховых преобразований во Франции при Старом порядке и во время революции. Он доказывал, что все законодательство Французской революции XVIII в., прежде всего, было направлено на пополнение финансов страны и этой задаче подчинялось социальное переустройство.

Обосновывая выдвижение сочинения на золотую медаль, Лучицкий заявил: «Автор не только дал обстоятельный и полный ответ на все вопросы, включенные в тему, но даже представил в более подробном изложении, чем то предполагала тема история цеха и цехового законодательства в Пруссии. Все свои выводы он обосновал на данных прямых и непосредственных источников, тщательно им изученных, и во многих случаях дал вполне самостоятельную обработку этого материала»[29].

Золотую медаль присудили единогласно, признав работу «…выдающимся и ценным вкладом (не в виде обыденной фразы. – Ю.И.) в науку».[30] На сочинение студента стали ссылаться и в ряде заграничных публикаций.

Казалось, что мечта Молчановского о научной карьере осуществляется. Тем более что Лучицкий, заботясь о научном росте ученика, включил его в работу по изданию на русском языке книги Э. Зеворта «История нового времени (XVI–XVIII ст.)». Книга была издана в Киеве в 1883 г. Лучицкий включил в нее ряд своих глав по социально-экономическому развитию Европы. В них разделы, касающиеся Германии, написал Молчановский. Поскольку книга печаталась в обход цензурных правил и принесла Лучицкому много неприятностей, авторство студента долго скрывалось. Оно было раскрыто только в 1896 г. в 38 томе энциклопедии Брокгауза и Эфрона (С. 680).

Однако жизнь часто преподносит неприятные сюрпризы. 31 мая 1884 г. он закончил университет со званием кандидата. Если говорить современным языком, он получил диплом с отличием. Выпускник последние два года учебы получал учительскую стипендию: 50 руб. ежемесячно. За это ему надлежало отслужить не менее трех лет по ведомству Министерства народного просвещения. Необходимые документы ректор отправил попечителю учебного округа. Ответ гласил, что учительских вакансий не имеется[31]. Неблагонадежному выпускнику университета отказали в службе в системе указанного министерства. Молодому человеку пришлось поступить исправляющим должность секретаря Киевского съезда мировых судей с вознаграждением, равным стипендии.

Год окончания Молчановским университета ознаменовался новым подъемом студенческого движения, вызванного недовольством политикой контрреформ. Непосредственным поводом послужило введение университетского устава 1884 г., который несколько ограничивал университетскую автономию. В Киеве введение нового устава совпало с празднованием пятидесятилетия университета. Оппозиционные силы это совпадение использовали. По университетским аудиториям распространилась прокламация, призывавшая студентов не ликовать в тяжелую годину, переживаемую обществом.

Начальник губернского жандармского управления полковник В.О. Новицкий сейчас же обвинил либеральных профессоров, и в первую очередь Лучицкого и Антоновича, в подстрекательстве студентов к неповиновению. Тронуть их в напряженный момент не решились, а надумали устрашить. Для этого уволили преподавателя античной филологии доцента Ф.Г. Мищенко, известного своими либеральными убеждениями. Эта акция только подлила масла в огонь. Новицкий засыпал Петербург сообщениями о нарастании волнений. Попечитель посылал аналогичные телеграммы своему начальству. Генерал-губернатор информировал непосредственно министра внутренних дел. Напряжение усиливалось. Встревоженные киевские власти, в конце концов, решили студентов в день юбилея в университет не пускать. 8 сентября, когда происходило празднование, студенты столпились перед входом в свою alma mater. Когда подъехала карета попечителя, ее стали закидывать какими-то предметами: попечитель потом утверждал, что булыжниками и даже поленьями. Но эти показания были явным измышлением. Кроме того, разбушевавшаяся толпа, по бурсацкому обыкновению, добралась до дома ректора и измазала какой-то гадостью ручку двери.

У страха глаза велики и в Петербург полетели телеграммы с леденящими душу подробностями происходящего. Из Петербурга министр народного просвещения И.Д. Делянов телеграфировал генерал-губернатору в Киев: «Умоляю Ваше Высокопревосходительство пощадить университет и правительство. Тысячи бунтовщиков на улице в течение нескольких часов бесчинствуют, бросают каменьями в попечителя и их не разгоняют нагайками и прикладами»[32]. Поздно вечером толпа сама собою разошлась. Правда, в ночь на 9 сентября при очень странных обстоятельствах камнями разбили стекла в квартире ректора Н.К. Раниенкамфа. Происшествие случилось тогда, когда одетый в гражданское полицейский, весь вечер простоявший под окнами на страже, отлучился в участок.

Проведенное следствие показало, что события 8 сентября были менее скандальными, чем их изображали киевские верхи. Студентов в толпе было человек 300, остальные – простые обыватели. Камнями, а тем более поленьями, карету попечителя не били, на ней не имелось ни одной царапины. Окна ректору разбили какие-то извозчики. Преувеличение размаха волнений было выгодно властям. Им хотелось использовать события, чтобы покончить с либеральной и демократической профессурой во главе с Лучицким. Дискредитация Молчановского казалась им удачным ходом. Губернское жандармское управление составило список участников беспорядков, в котором под номером 37 значился «Никандр Васильев Молчановский»[33]. Для задуманной цели представить ученика Лучицкого рядовым участником волнений начальству показалось недостаточным. Последовала новая жандармская справка, гласившая: «Молчановский являлся руководителем толпы студентов, бросавших камни и яблоки в приезжавших в университет начальствующих лиц»[34].

Молчановский, конечно, сочувствовал студентам. И при каждом удобном случае это выказывал. Так было и на этот раз. Находясь в актовом зале, он не вышел к генерал-губернатору, вручавшему медали, а получил ее позже у секретаря факультета. Но никакого участия в движении он не принимал. Чтобы не быть голословным, приведу рассказ Марии Викторовны Лучицкой – жены ученого: «На это празднество приезжало из разных университетских городов много профессоров. В день юбилея происходило торжественное заседание совета университета в актовом зале с раздачей дипломов и золотых, и серебряных медалей за лучшие сочинения. У нас был званный обед, на который были приглашены Иваном Васильевичем приезжие профессора и получивший золотую медаль ученик Ивана Васильевича Н.В. Молчановский. Не успели гости собраться, как приехал Иван Васильевич и сообщил, что на Кузнецкой улице беспорядок: собралась толпа студентов перед домом Раниенкамфа и с криками разбивают окна и, что из студентов между прочими замечен Молчановский, но В.Б. Антонович воскликнул: «Это вам неправду сказали, Иван Васильевич, он сидит в кабинете и из университета приехал прямо к вам». Тут вышел Молчановский. Иван Васильевич представил его всем приезжим профессорам. Антонович стал излагать тему сочинения и сказал, что это прекрасное сочинение»[35]. Интересно, что слух о выбитых стеклах опередил происшедшее.

Между тем Новицкий, направляя попечителю материал об участниках беспорядков, подчеркнул, что «сведения об участии Молчановского были добыты из агентурного, заслуживающего доверия источника»[36]. Механизм политической дискредитации Молчановского был запущен. Через несколько дней выпускник получил из Городского по воинским делам присутствия требование явиться для освидетельствования на предмет годности к военной службе. Как казенный стипендиат, Молчановский пользовался отсрочкой до июня 1885 г. В подтверждение этого он предъявил выданный ему ректором билет на жительство, в котором имелись необходимые сведения. Документ военное присутствие отвергло, потребовав бумагу за подписью попечителя и не позже следующего дня. В канцелярии попечителя быстро подготовили нужное свидетельство. Однако попечитель С.П. Голубцов его не подписал. Молчановский в жалобе министру народного просвещения писал: «Господин попечитель лично объявил мне, что удостоверение, о котором я прошу, он не подпишет и мне не выдаст, так как у него имеются сведения о том, что 8 сентября сего года перед началом юбилейных торжеств университета св. Владимира я был "главным руководителем и коноводом" молодых людей метавших поленья, яблоки и другие предметы в съехавшихся на торжество высокопоставленных лиц»[37].

Молчановский подал аналогичную жалобу и генерал-губернатору. Министр не удостоил жалобщика ответом. А чиновники канцелярии генерал-губернатора, среди которых имелись ученики и приятели Лучицкого, обратили внимание своего патрона на самодурство попечителя. Генерал-губернатор наложил резолюцию: «Независимо от того, прав или виновен Молчановский, попечитель, по моему мнению, не имеет права отказывать в засвидетельствовании несомненного факта состояния Молчановского в звании стипендиата»[38]. Справку Голубцов выдал, а в Петербург конфиденциально сообщил, что не признает возможным предоставить Н.В. Молчановскому место в учебных заведениях вверенного ему края. Попечитель так обосновывал свое решение: «Я полагал бы справедливым и полезным устранить г. Молчановского вообще от деятельности в учебных заведениях Министерства народного просвещения»[39]. Министр с таким решением согласился.

Жандармы же попали в щекотливое положение. Генерал-губернатор одновременно с указанием попечителю, поручил губернскому жандармскому управлению провести расследование в отношении Молчановского. Новицкий знал о невиновности последнего. Полковник присутствовал на юбилейном акте и стал очевидцем стычки Молчановского со служителями, стоявшими у входа в актовый зал. Молодой человек вместо предписанного фрака надел повседневный сюртук, и его не хотели впускать на торжественное заседание. Жандарм скрыл этот факт. Он предпочел запросить начальство, как поступить, ведь «…результат дознания, безусловно, не установит обвинение Молчановского в беспорядках»[40]. Ответа он долго дожидался и задерживал справку о результатах расследования. В конце концов, Новицкий признался, что расследование не установило участия Молчановского в сентябрьских беспорядках.

Попечитель, получив от жандармов такую бумагу, остался при своем мнении и отписал министру народного просвещения, что хотя Молчановский к обвинению и «…не привлечен, но, тем не менее, нельзя не признать влияние его на молодежь, несомненно, вредным как лица неблагонадежного по своему направлению»[41]. Много лет спустя Лучицкий, грустя о потере ученика и друга, отметил: «Одна из тех возмутительных, но нередких историй, о которой сейчас говорить не место, закрыла перед ним надолго двери университета. Пришлось искать средства к жизни в иной сфере, отдаться иной работе»[42]. Известный на юге России журналист Ал. Салюковский вторил профессору: «Жестокая и бессмысленная русская действительность бросила его сперва в вятские края, а затем пригвоздила к канцелярскому столу»[43].

Несколько лет Молчановскому пришлось перебиваться на скромное жалование мелкого служащего. Только в начале 1890-х годов появилась возможность продвижения. Он подал прошение о предоставлении должности секретаря при прокуроре Киевского окружного суда. Как было заведено, запросили мнение Департамента полиции. Департамент ответил, что считает такое назначение «…едва ли удобным»[44]. И все же, с помощью друзей назначение на новую должность состоялось. А вскоре в карьере судейского чиновника произошел взлет, о котором другой ученик Лучицкого, Д.М. Петрушевский, рассказал в письме из Киева в Москву С.П. Моравскому 4 января 1891 г.: «Молчановский "призван", он занимает теперь пост начальника отделения в канцелярии Киевского генерал-губернатора. Он был приглашен для работы над новым городским положением, просидел почти 2 месяца, изучил материалы и представил доклад в полтораста листов, где самым научным методом доказал всю нелепость предполагаемого увеличения ценза для избирателей. Игнатьев (генерал-губернатор. – Ю.И.) был повергнут в изумление талантом секретаря, выразил желание быть его учеником и предложил ему пост начальника отделения канцелярии по хозяйственной части, так что секретарь теперь [будет] заведовать хозяйством трех губерний (ему же подвержены и штундисты). Жалованья 2300 р. и с нового года думают увеличить до 3000. Секретарь долго колебался, наконец, его убедили, что он будет полезен на новом посту»[45]. В приведенной цитате ярко характеризуются черты личности Никандра Васильевича: его бескорыстие и привычка довольствоваться малым. Он не хватался за должность, на которой платили жалование профессора; работу выполнял добросовестно, быстро вникал в суть проблемы.

Близость к высшей киевской власти не избавила Молчановского от внимания к нему органов политического сыска. Так, весной 1896 г. жандармы напали на след одной нелегальной украинской организации. На ее раскрытие была нацелена значительная часть секретного жандармского аппарата. Агенты доносили, что разрабатываемое сообщество именуется «Молодая Украина» и ее деятельность инспирируется из Львова. К другим донесениям прилагались листовки, озаглавленные «Программа украинской национальной партии». Новицкий, ставший генералом, не мудрствуя лукаво, сообщил в Петербург: «Цель его пропаганда социализма и политического сепаратизма на украинской почве. Оно имеет в разных городах отделения, называемые громадами. Всех громад 22, важнейшие из них, кроме Киева, в Чернигове, Лубнах и Одессе. Всех членов 438, в Киеве 208»[46]. В числе членов Киевской громады информаторы Губернского жандармского управления называли профессора В.Б. Антоновича, учителя музыки Н.В. Лысенко, учителя гимназии В.П. Науменко. Все они были близки Молчановскому. Науменко редактировал «Киевскую старину», где Молчановский регулярно печатался, с композитором Лысенко дружил, а кем был для него Антонович, нам уже известно. Молчановский их национальные устремления разделял и по возможности поддерживал. От жандармов данное обстоятельство не укрылось. Получив однажды анонимный донос, в котором сообщалось, что сообщники организации имеются в губернском жандармском управлении и в канцелярии генерал-губернатора, Новицкий, не раздумывая, сообщил в столицу, что среди его сотрудников членов преступной организации быть не может. В канцелярии генерал-губернатора таким мог являться только Молчановский[47]. Органы политического надзора не спускали с него глаз.

Между тем, став канцеляристом, Молчановский сумел наладить запущенное делопроизводство, и начальство было им довольно. Он стал управляющим канцелярией генерал-губернатора и в 1904 г. получил чин действительного тайного советника, соответствующий генеральскому. И только близкие друзья знали, как тяжело давалась ориентация в чуждых ему условиях, на поприще, к которому он себя не готовил и к которому не лежала душа.

Используя доступ в кабинет генерал-губернатора, Молчановский по мере сил помогал проводить в жизнь разные общественные начинания. Именно он способствовал приезду в Киев для защиты магистерской диссертации Е.В. Тарле, которого выслали из города и вернуться в него даже на несколько дней Новицкий не разрешил. Благодаря Молчановскому генерал-губернатор дал возможность Тарле пробыть в Киеве 48 часов. Причем канцелярия не уведомила жандармов о полученном разрешении. Это дало возможность Тарле некоторое время избегать слежки, переговорить с нужными людьми, чтобы предотвратить готовившуюся обструкцию.

Загруженный канцелярскими делами Молчановский не бросал научных занятий. Лучицкий отметил: «Знаток большей части европейских языков, он при первой возможности изучает венгерский язык и, пользуясь отпуском за границу, готовит работу по истории Венгрии, столь тесно связанной с историей Украины. И начинает писать историю Венгрии для сборника под редакцией Н.И. Кареева и И.В. Лучицкого»[48]. Поиски сведений об Украине в зарубежных хранилищах Молчановский предпринимал несколько раз. В 1898 г. он месяц занимался в Государственном архиве Швеции. Через год исследователь повторил визит в Стокгольм, где продолжил архивные изыскания. Его интересовали материалы, относящиеся к истории России XVI–XVIII вв. Хорошо знакомый с бюрократическими препонами у себя на родине, Молчановский восхищался демократической постановкой дела в Швеции. Там архивисты старались максимально помочь исследователю. Домой он сообщал: «Предупредительность гг. архивистов в отношении иностранцев заслужила общее признание и вполне справедливо, в чем я не раз убедился при своих занятиях теперь и в начале 1898 г. Процедура доступа в архив упрощена до предела возможности: даже иностранец может при первом появлении в архиве приступить к занятиям через 5, много если через 10 минут»[49].

Исследователь разыскал источники, дающие возможность характеризовать сторонников Мазепы: их устремления, симпатии, интеллектуальный уровень. Ученый скопировал бумаги, позволяющие проследить связи Украины с Трансильванией. Больше всего Молчановского интересовали материалы, раскрывающие отношение Б. Хмельницкого и его приемников к Швеции. К сожалению, была опубликована лишь небольшая часть привезенных историком выписок и то уже после его кончины[50]. Публикацию предваряет небольшое введение, написанное еще самим Молчановским. Это тонкое источниковедческое исследование, которое должно было войти разделом в обширную монографию о международных связях Украины и ее месте в различных комбинациях европейских держав в XVII в. По словам Лучицкого, это «…в высшей степени ценное исследование» было всего лишь начато. Автор замыслил проанализировать внутреннее состояние украинского общества, ему также хотелось выяснить, какие социальные и политические процессы происходили в казацкой среде и как они повлияли на поведение казацких предводителей. Собранные материалы позволяли показать способы и приемы, которыми европейские дипломаты воздействовали на казачество. Словом, монография могла бы стать значительным вкладом в украинскую историографию. Работе над ней мешала повседневная канцелярская служба. Удавалось создавать небольшие статьи об экономической и социальной истории родного края, об освещении иностранцами различных украинских событий и явлений. Историк преимущественно печатался в журнале «Киевская старина», где опубликовал 30 статей и почти вдвое больше рецензий[51].

Служба Молчановского особенно осложнилась в связи с первой русской революцией. Генерал-губернатор В.А. Сухомлинов переложил на него все неприятные объяснения с представителями общественности. Так, корреспондент одной популярной газеты задал сановнику острый вопрос о причинах введения в Киеве военного положения. Сухомлинов от ответа уклонился и отослал к управляющему канцелярией. Молчановский, получив инструкции как вести беседу, попал в глупое положение. Корреспондент свой газетный отчет завершил едкими словами: «Как я и ожидал, по вопросам, касающимся волнений в войсках, г. Молчановский давал мне более уклончивые ответы, чем начальник края»[52]. Журналисты появлялись в приемной чуть ли не ежедневно, их интересовали подробности об условиях содержания солдат, об их отказе выполнять карательные функции, о причинах запрещения некоторых газет и т.д. Приходилось кривить душой и давать уклончивые ответы.

Умер Н.В. Молчановский в служебном кабинете. Просительница ходатайствовала за сына, привлеченного к ответственности за революционную деятельность. Может, Молчановский вспомнил свои злоключения, может, сказалось сознание своего бессилия: помочь он был не в состоянии. Больное сердце не выдержало. И.В. Лучицкий и Н.В. Лысенко проводили гроб с телом покойного до вокзала. Сослуживцы отставали от процессии по дороге. Молчановского похоронили на сельском кладбище рядом с могилой матери.

Украинская общественность поставила ему в заслугу то, что он в 80‑е годы XIX ст. один из первых занялся историей родной земли. Реакцию научных кругов передал Д.М. Петрушевский, близко знавший покойного. Он писал к В.К. Пискорскому, тоже ученику И.В. Лучицкого: «Бедный Никандр! Не генеральским чином должен бы был завершиться жизненный путь этого высокоталантливого человека. Так и пропал ни за понюшку табака»[53]. У Молчановского был природный дар исследователя, прекрасная профессиональная подготовка, знание многих европейских языков, включая венгерский, итальянский, шведский, польский. И все его глубокие знания были использованы в очень малой мере. Российские университеты недополучили ученого, который мог стать предметом их гордости. Имя его вспоминается историками очень редко[54].